Один из известнейших немецких медиевистов нашего времени, профессор Вернер Паравичини¹ впервые в международной исторической науке поставил перед собой задачу изучения увлекательной и важной темы, малоизученного до него аспекта истории Тевтонского ордена: походов европейской знати в Пруссию, где в конце XIII в. началось формирование так называемого государства Тевтонского ордена. Духовно-рыцарский орден превращался в территориальное княжество, хотя его владельцы вовсе не были мирянами. Тем не менее, в XIV в. это владение ордена по мере его укрепления стало притягательным для светских лиц Западной Европы, прежде всего — для рыцарства. Впрочем, некоторые рыцари совершали паломничества в Пруссию еще в XIII в. с целью участия в завоевании Пруссии Тевтонским орденом. В XIV в. завоеванная Пруссия превратилась в своего рода плацдарм для походов на Литву, предпринимаемых в русле экспансионистской политики Тевтонского ордена, стремившегося под видом христианизации литовцев (приравнивая их к язычникам) распространить свое влияние и на этот регион Восточной Прибалтики. Хотя в XIII—XIV вв. великие князья литовские (Миндовг (конец 1230-х — 1263 гг.), Гедимин (1316—1341 гг.), Ягайло (1377—1434 гг.)) в интересах политической независимости Литовского государства продумывали возможность обращения своих народов в католическое христианство, походы на Литву как рыцарей Тевтонского ордена, так и родственной им по духу западноевропейской знати продолжались на всем протяжении XIV и в начале XV вв. Для немецкого рыцарства литовские походы были продолжением крестовых походов в Святую Землю, для рыцарей других западноевропейских стран они стали также продолжением их борьбы с иноверцами (с маврами в Испании, берберами в Северной Африке, турками в Венгрии и Малой Азии). Таким образом, прусские походы европейской знати, массовое явление позднего Средневековья, можно отнести к событиям общеевропейского масштаба.

Особенно заметным участие западноевропейской знати в походах в Пруссию, а оттуда — на Литву стало между 1328 и 1413 гг., когда в это движение включились представители высшей и низшей знати Франции, Англии, Шотландии, Скандинавии, Нидерландов, Италии и даже Испании.

Разработка указанной темы потребовала многих лет работы и стала поистине делом жизни В. Паравичини. Изучение прусских походов европейской знати представляет немалую сложность для исследователя, поскольку сведения о них отрывочны, разбросаны по разным источникам, нередко не имеющим прямого отношения к прусским походам. Автор словно кропотливо собирает мозаику из множества мелких фактов, сохранившихся как в изданных средневековых текстах, так и в неопубликованных материалах, хранящихся в архивах разных стран. Так постепенно складывается яркая картина не просто прусских походов, но прусских походов как одной из сторон жизни европейской знати XIII—XV вв., кульминация которых приходится на XIV в. Результатом многолетних занятий историка этой темой стали три тома, посвященные разным аспектам этого интереснейшего явления истории и культуры европейской знати.

В первой части своего труда² В. Паравичини уделяет первостепенное внимание продолжительности и развитию военных походов на Литву, но самое главное — он вводит в историческую науку множество имен участников этих походов. Стараясь найти ответ на вопрос: кто ходил в прусские походы, автор делает попытку установить национальное и сословное происхождение рыцарей, их возраст, семейные традиции и тому подобное. Порой источники позволяют реконструировать маршруты, которыми рыцари шли в Пруссию, и организацию этих походов.

Интереснейшая глава повествует о пребывании «гостей» Тевтонского ордена в прусских городах и прежде всего — о «Кёнигсбергском сезоне»: рыцари приглашались на званые пиры, проводили время на охоте, турнирах и в азартных играх. Большое значение придавалось «столу почета» (“Ehrentisch”), учрежденному высшим руководством ордена. Героями «стола почета» становились те участники походов, которые стяжали себе славу, совершив выдающиеся подвиги.

Кёнигсберг занимает особое место в монографии. Он предстает как город, игравший ключевую роль в прусских походах европейской знати, что подтверждается сохранившимися итинерариями, счетами, дающими представление о финансировании организации прусских походов и участия в них, а также хрониками.

Вторая часть³ посвящена прусским походам XIV в. прежде всего как походам на Литву с особым акцентом на военные действия, а также ширящимся международным отношениям, благодаря которым осуществлялось финансирование Северных крестовых походов.

Значительное место в этой части исследования уделено формам походов на Литву. Они отличались разнообразием в зависимости от времени года (летние и зимние), от поставленной задачи (опустошительные налеты, осады, сооружение укреплений или битвы), которая обусловливала участие определенной военной единицы: будь то ополчение (“Landwehr”), обязанное стоять на защите прусских владений ордена от возможных посягательств со стороны врага, или войско, поднятое по тревоге (clamor) в случае внезапного вражеского нападения. Во всех военных действиях предусматривалось участие «гостей». Для европейской знати такие походы не были развлечением, хотя предпринимались меры, чтобы сделать их более безопасными для прибывших рыцарей, которым даже в обстановке военных действий удавалось не изменять привычному для них образу жизни.

В этой части значительное место отведено тому, какова была организация прусских походов. Исследователь обращается к сугубо материальному аспекту — к вопросам финансирования прусских походов. В данном случае исследование основано на счетах и на нумизматическом материале: дошедших до нашего времени монетах. Были определены абсолютные и относительные расходы, суммы, необходимые для совершения похода и требующиеся на путевые расходы. Читатель узнает, что большое значение имела налаженная система займов в Пруссии, к которой могли прибегать пилигримы. При этом Тевтонский орден действовал в тесной (и при этом взаимовыгодной) связи с пребывавшими в Пруссии ганзейскими купцами. Освещаются условия получения займов, такие как место (им чаще всего оказывался не Любек, а Брюгге) и время возвращения долгов. В отдельных случаях оказывается возможным реконструировать полный платежный цикл. Разумеется, характер источников, используемых в данной части, таков, что, даже если они сохранились, то чаще всего фрагментарно. Однако их совокупность позволила исследователю прийти к ценным обобщениям и выводам, касающимся значения прусских походов как для государства Тевтонского ордена в Пруссии, так и для прусских городов и ганзейской торговли. В целом они означали приток золота и денег. Такие города, как Торн (Торунь), Эльбинг (Эльблонг) и Данциг (Гданьск) богатели за счет денег пилигримов, на долгое время останавливавшихся в них в ожидании похода на Литву. На примере Кёнигсберга заметно, что город, основанный в 1255 г., в XIV в. пережил период своего расцвета: был построен знаменитый собор, появилось множество приходских церквей, ратуша, дома бюргеров, мощеные улицы, воздвигнуты городские стены. Почти все эти сооружения были выполнены в камне.

Прусские походы европейской знати являют собой единство материальной (прибыль, награды) и духовной (подвиги, почет) заинтересованности, равно как и единение с такими жизненными сферами, как торговля и политика (в последнем случае В. Паравичини привлекает внимание читателя прежде всего к Англии).

В третьей части исследования более детальное освещение получает мир европейской знати, совершавшей прусские походы. Работа над этим томом потребовала четверти века. Книга вышла в 2020 г. в Германии под названием «Жизнь знати в XIV веке» и с подзаголовком «Прусские походы европейской знати: почему?»⁴. Такой порядок в заглавии явно говорит о том, что на первый план выдвигается образ жизни аристократии в период Позднего Средневековья, а прусские походы являются одним из ее сторон, и книга должна дать ответ на вопрос, в чем причина их популярности.

Действительно, с первых страниц книги читатель переносится в мир куртуазной культуры, в мир «светского благочестия аристократии», в котором, как и в мире церковном, были свои ордены (рыцарство), свои святые (девять героев) и их жития (хвалебные речи во славу героев), свои священники (герольды) и своя «Библия» — история короля Артура и рыцарей Круглого стола. Носители этой культуры жили в условиях двух параллельных миров (церковного и светского) и в то же время мира биполярного, полюсами которого были «клирик» и «рыцарь», но своей принадлежностью к последнему рыцари не только самоутверждались, но и утверждали право своего мира на существование.

Вторая глава исследования («Зерцало художественной литературы») посвящена памятникам письменной культуры западноевропейской знати XIV в., преимущественно куртуазной литературе и рыцарским романам. С одной стороны, в них нашли отражение вкусы и интересы знати, с другой, именно эти произведения формировали и поддерживали вкусы и интересы нескольких поколений аристократов вплоть до XIV в. Эта литература, создаваемая на народных языках, была не только отражением. Она была достаточно действенна, чтобы воспитывать, давать примеры для подражания и наконец вдохновлять. Вдохновлять на походы в Пруссию, ибо во многих из них Пруссия как владение Тевтонского ордена представала именно той частью Европы, где рыцарство поощрялось, восхвалялось и на деле, в военных походах и битвах, утверждалось в своей ипостаси.

Материал этой главы располагается по странам: Франция, Англия, Нидерланды, Германия, Италия, Испания. Во всех этих странах сформировалась своя куртуазная литература, но многие сюжеты были «бродячими», а идеалы общими, и поэтому неудивительно, что страсть совершать походы в Пруссию и на Литву практически одновременно охватила представителей рыцарства разных стран.

На первый план выступает Франция, родоначальница куртуазной культуры и литературы. Среди писателей — широко известный в средневековой Европе автор куртуазных романов Кретьен де Труа (конец XII в.), положивший начало обширному циклу романов о короле Артуре и рыцарях Круглого стола, сложившемуся в результате творческих усилий многих (порой безымянных) авторов в разных европейских странах на разных народных языках. Романы, посвященные подвигам странствующих рыцарей Круглого стола, стали особенно востребованы во Франции, но также в Англии, Нидерландах и Германии. Рыцари были наделены всеми чертами характера, особенно ценимыми в мире знати: благородством, храбростью, щедростью, самоотверженным служением сюзерену, куртуазным отношением к женщине и тому подобным. Эти произведения с увлекательными сюжетами в то же время исполняли дидактическую функцию, предлагая своим читателям образцы для подражания.

В XIV в. появилась «Книга о рыцарстве» Жоффруа де Шарни, автор которой рекомендовал рыцарям не только «работать, вооружаться и сражаться», но и странствовать по дальним странам, чтобы по возвращении на родину поделиться с окружающими новыми сведениями, своим опытом и впечатлениями. Все это должно оставить добрую память о рыцаре. И хотя в сочинении еще нет речи о походах в Пруссию (о ней будут говорить позже побывавшие в Пруссии Гийом де Машо (ок. 1300 — 1377) и Филипп де Мезьер), но одной из главных задач, стоявших перед рыцарями, автор видит борьбу с врагами христианской веры и поддержку христианской веры, тем самым словно сокращая расстояние между полюсами «рыцарь» и «монах» и сближая ратное дело с религией.

Интересно, что эта тематика прочно закрепилась в художественной литературе: прежде всего в поэтических творениях французского поэта Эсташа Дешана (1344—1404) и его выдающихся последователей — француза Филиппа де Мезьера, англичан Джеффри Чосера (1340—1400) (вспомним собирательный образ Рыцаря в его «Кентерберийских рассказах») и Джона Гауэра (ок. 1330 — 1408), а также итальянской писательницы Кристины Пизанской (1364—1430). Особое внимание автор исследования уделяет Англии, где аристократическая культура во всех ее проявлениях формировалась в тесном контакте с французской куртуазной культурой, и Германии, откуда вели свое происхождение не только рыцари, совершавшие походы в Пруссию, но и собственно члены (братья) Тевтонского ордена.

Итак, художественные (поэтические) сочинения, наряду с трактатами о рыцарстве и немногими сохранившимися до нашего времени своеобразными «житиями» странствующих рыцарей служили средневековой западноевропейской знати главным стимулом к подражанию, к желанию проявить свою доблесть на деле — в крестовом походе против язычников.

Другим, не менее важным, стимулом стала геральдическая составляющая — речи во славу рыцарских подвигов, содержащие перечень ратных подвигов и стран, в которых побывал тот или иной рыцарь.

Глава 4, получившая название «Практика и традиция», но которой, судя по пояснениям автора и по ее содержанию, больше подошло бы название «Реальность и вымысел», преимущественно состоит из реконструкций биографий странствующих рыцарей. Если в предшествующих главах использовались памятники куртуазной литературы или трактаты, рисующие образ идеального рыцаря, то в этой главе в исследование включаются вполне жизненные, практические свидетельства, почерпнутые из английских документов, дающих представление о судебных тяжбах, в которых представители разных аристократических родов отстаивали свои права на ту или иную геральдическую символику; финансовые документы, раскрывающие «бухгалтерию» крестовых походов в Пруссию и Литву, и, разумеется, хроники, а также архивные материалы, хранящие порой единичные упоминания о рыцарях, посещавших Пруссию (и не только), и несмотря на свою эфемерность, способствующие реконструкции их биографий, знакомство с которыми проливает свет на мотивацию прусских походов.

Мотивации были различны. Одни участники походов в Пруссию следовали фамильной традиции, которая поддерживалась поколениями, и осуществляли походы за свой счет. Цели других были чисто материальными: заработок. К этой группе участников относились наемники, как правило, искавшие возможность принять участие в военных действиях за деньги и терявшие источник дохода в период заключения мира или перемирий. В таких условиях усиливался их приток в Пруссию. Высшая аристократия чаще всего руководствовалась политическими интересами: участие в прусских походах было престижным; оно приносило славу.

Природе прусских походов европейской знати В. Паравичини уделяет особое внимание, делясь своими наблюдениями в емком разделе «Прусские походы как крестовый поход».

Исследователь касается и предыстории крестовых походов в Пруссию. Уже с начала XII в. походы против западных славян в Прибалтике приобретали видимость борьбы с язычниками с целью распространения христианства. Таков поход 1147 г. против венедов, получивший название крестового. Такими же мыслились походы в Ливонию, начиная с миссии в конце XII в. и далее в 1200, 1211. 1215 гг., осуществлявшиеся, равно как и в Пруссию, с папского благословения, но не оставившие документальных свидетельств, подтверждавших их уравнивание в правах с крестовыми походами в Святую Землю.

Лишь в 40-е гг. XIII в. верховный магистр Тевтонского ордена Германн фон Зальца получил от папской курии те же привилегии для ходивших в Пруссию, что и для ходивших в Иерусалим. В монографии все привилегии, полученные Тевтонским орденом в 1230—1266 гг., сведены в таблицу, придающую наглядность превращению прусских походов в крестовые походы. Начиная с 1267 г. и до конца XIV в. тевтонские рыцари уже не получали привилегий (во всяком случае, письменные документы отсутствуют), однако крестовые походы все так же возглашались и уже не только против язычников, но и против христиан (в том числе против литовцев и русских). От «классических» крестовых походов остались лишь такие элементы, как проповедь крестового похода, принятие креста и обета крестового похода, а также отпущение грехов крестоносцам. Участники прусских походов стяжали не только мирскую славу, но и духовное вознаграждение: спасение души.

В XIII в., во время завоевания Пруссии, периодически появлявшиеся в тех краях «пилигримы» становились важной составной частью военной силы Тевтонского ордена, без участия которой его цель едва ли была бы достигнута. В XIV в., когда Пруссия была завоевана и на ее территории уже формировалось набиравшее силы орденское территориальное государство, участие европейской знати, особенно высшей знати, было все так же необходимо: оно укрепляло международный престиж Тевтонского ордена, поддерживало привлекательность прусских походов и одновременно, судя по заключительным главам монографии, способствовало его обмирщению. В них речь идет о внешнем облике Тевтонского ордена или о производимом им впечатлении (гл. 6): о превращении ордена в придворно-рыцарский институт с присущими особенно двору верховного магистра обычаями, роскошью и увеселениями, свойственными скорее миру рыцарей, чем монахов; и о публичном признании ордена (гл. 7) прежде всего в аристократических кругах, где орден сравнивался и сближался с известнейшими княжескими дворами.

От заключительной, восьмой, главы книги в силу занимаемого ею места следовало бы ожидать неких выводов. Однако и в ней В. Паравичини ставит перед собой вопрос: почему? И делится своими размышлениями с читателями, как бы приглашая их тоже включиться в этот процесс. Действительно, мир европейской знати предстает достаточно многообразным, чтобы позволить сделать однозначные выводы. Рыцарей, ходивших в Пруссию, объединяла общая идеология. Но в то же время участники походов, эти пилигримы, были носителями разных фамильных традиций, представителями разных возрастных групп, они подражали разным образцам, и у каждого была своя мотивация. Однако Пруссия привлекала и устраивала всех: там рыцарей, как и героев куртуазных и рыцарских романов, ожидали опасности и чудеса, битвы с язычниками за расширение границ христианского мира. Это были подлинные крестовые походы, но в иных, похоже, даже более суровых условиях, чем походы в Святую Землю. И поэтому, как и участники классических крестовых походов, «гости» Тевтонского ордена в Пруссии получали отпущение грехов, а в случае гибели — спасение души. Возможно, это служило одной из самых действенных мотиваций для участия в крестовых походах? А, возможно, эти походы вполне отвечали самосознанию европейской знати, способствуя самовыражению и самоутверждению их участников?

И все же автору исследования трудно выделить какую-то главную причину прусских походов. Трудно сказать, чем были движимы рыцари, не раз и не два, а многократно ходившие в Пруссию. Он пишет: «Речь идет о некой абстракции действительности и, следовательно, об игре, но такой, которая одновременно отражала действительность и воспроизводила ее». Для прусских походов непременной мотивацией была борьба с язычниками, но и она не объясняет успех прусских походов. А когда с язычеством в Пруссии и Литве было покончено, предстояло найти новую форму существования рыцарства в новых условиях. Когда и как это произошло? И (спросим мы) что же это на самом деле было: подлинные крестовые походы? или «абстракция», заменявшая рыцарям реальность, позволявшая рыцарям вживаться в нее настолько, что они не замечали замены?

Автор не подводит окончательный итог исследования, а предлагает его продолжение.

Ключевое слово для данной работы — реконструкция. И в ней первостепенное значение приобретают так называемые вспомогательные исторические дисциплины: генеалогия, геральдика, нумизматика, статистика и тому подобные. Но именно они, с филигранной точностью используемые автором, позволяют создать фундаментальное (даже монументальное) историческое исследование, стремящееся к далеко не гуманитарной точности и во многом обретающее ее.

Особенностью данной работы является наличие множества таблиц (их в совокупности 143) во всех томах: в первом томе они напоминают генеалогические таблицы, во втором — финансовые отчеты, в третьем — своеобразные анналы или краткие характеристики странствий и подвигов. За всем этим — колоссальный многолетний труд историка, увлеченного своей темой. Таблицы не просто соседствуют с текстом исследования как некий иллюстративный материал, но органично вписываются в исследование, наряду с многочисленными цитатами из памятников куртуазной и рыцарской литературы на языках оригиналов и в переводах на немецкий язык.

Работая над первым томом исследования, автор планировал, что в завершенном виде оно будет представлять собой трилогию. Но, кажется, теперь намечается и четвертый том, который, судя по признанию автора в последних строках книги, будет посвящен походам европейской знати в Пруссию в XV в., после Грюнвальдской битвы 1410 г.

Остается пожелать профессору В. Паравичини плодотворной работы над новой книгой, а ее будущим читателям — новых ярких впечатлений от знакомства с творческой лабораторией ее автора и от приобщения к этой необычной, многогранной и очень важной теме, составляющей один из аспектов истории европейского Средневековья.