Так кто же такие «Скифы» в русской литературе и общественно-политической мысли начала прошлого века? И почему переиздания их программного альманаха читателю пришлось ждать более ста лет? Группа «Скифы», в которую входили писатели, поэты, деятели культуры и политики, принявшие революцию как глоток свежего воздуха, сложилась вокруг своего идейного вдохновителя, литературного критика, историка общественной мысли Разумника Васильевича Иванова, более известного под литературным псевдонимом Иванов-Разумник (1878—1946). Уже в предреволюционные годы Иванова-Разумник выдвинул требования революционных преобразований культуры и духовных основ общества, позже легшие в основу его концепции «скифства»¹. Считая себя последователем А. И. Герцена² и Н. К. Михайловского, Иванов-Разумник формулирует свой уникальный философский метод — «имманентный субъективизм», через его призму рассматривая историю русской общественно-политической мысли. Согласно Иванову-Разумнику, вся история русской мысли — это борьба творческой интеллигенции³ с «всесословным мещанством» и духом конформизма. Именно интеллигенция является силой, способной положить конец «мещанству», принеся освобождение не только отдельной личности, но и всему народу, сначала в индивидуальном, а затем и в общественном, политическом плане. А концентрированное выражение философия интеллигенции находит в литературе. Именно изучению литературы как истории интеллигенции и был посвящен основной труд Иванова-Разумника «История русской общественной мысли», вышедший в 1906 г. и принесший автор широкую известность в литературных кругах. Как верно замечает современный исследователь, Иванов-Разумник, видя в интеллигенции главную силу общественных изменений, в то же время продолжает традицию «социально-этического» толкования этого понятия, распространенного в России XIX в., когда к интеллигенции относили, прежде всего, тех, кто был критически настроен к современному обществу и его идеалам⁴.

«Скифство» стало бунтом интеллигенции против мещанского мира, а высшей точкой этого бунта была русская революция, воспринятая Ивановым-Разумником и его окружением как революция одновременно национальная и антибуржуазназная⁵. Еще во время Первой мировой войны, в 1916 г., у Иванова-Разумника появился замысел собрать антивоенный альманах под названием «Скиф». На тот момент «скифские сюжеты» были крайне популярны в русской культуре⁶ (можно вспомнить оперу Стравинского «Весна священная» (1913 г.), «Скифскую сюиту» Прокофьева (1916 г.), картины Рериха и тому подобные), а образ «скифа», с подачи Иванова-Разумника, отождествлялся с русским революционером-социалистом, готовым бросить вызов всей западной, «мещанской» цивилизации, чтобы на ее руинах основать новый, справедливый мир⁷. По мысли Иванова-Разумника сборник должен был объединить литераторов «народнической направленности», то есть близких идеологии социалистов-революционеров, которой симпатизировал сам Иванов-Разумник. Среди товарищей-единомышленников, и по совместительству редакторов первого сборника «Скифов», были видные эсеры Сергей Дмитриевич Мстиславский (1876—1943), будущий советский писатель и участник ареста Николая II, и Сергей Порфирьевич Постников (1883—1965), в 1917 г. выпускающий редактор газеты «Дело народа», центрального печатного органа партии эсеров. Также к группе на первых порах примыкал старый народник Александр Иванович Иванчин-Писарев (1849—1916). Но душой литературной группы был, конечно, Иванов-Разумник. Благодаря его усилиям к «скифам» примыкает весь свет русской интеллигенции Серебряного века: поэты Андрей Белый (вместе с Ивановым-Разумником редактор второго сборника «Скифы») и Александр Блок, «новокрестьянские» поэты Николай Клюев и Сергей Есенин⁸, писатель Евгений Замятин, теоретики левого искусства Константин Эрберг (Сюннерберг) и Арсений Авраамов, писатели А. Терек (Ольга Форш) и Алексей Чапыгин, философ Евгений Лундберг, поэты Алексей Ганин и Петр Орешкин, художник Кузьма Петров-Водкин (оформивший обложки сборников). В определенный период были близки к кружку писатели Алексей Ремизов и Михаил Пришвин, философ Лев Шестов, видная революционерка Вера Фигнер. Несмотря на отсутствие единой идеологической платформы, «в идейном плане “скифы” были близки к левым эсерам (они осуждали мировую войну как империалистическую (однако голосовали против Брестского мира); ратовали за передачу земли крестьянам; а в 1918 г. были близки к анархистам)… “Скифом” считался духовно и интеллектуально независимый максималист, враг мещанства, готовый к революции, открытый мистическим переживаниям»⁹.

Начнем по порядку. Предисловие, под громким заголовком «Воля и красота» (К столетию «Скифов» 1917—1918 гг.) написано известным участником международного евразийского движения, писателем и общественным деятелем П. В. Зарифуллиным. Это предисловие изобилует громкими фразами и литературными штампами. Его текст представляет собой не академический труд (что хотелось бы увидеть при первом переиздании данного сборника за столько лет), а скорее сумбурный пересказ политического кредо движения «Новых скифов», которое, однако, так и остается непонятным читателю. Включив в предисловие манифест «Этнофутуризм Солнечного Царства», эклектично сочетающий ряд экологических («Мы пропагандируем энергию ветра и солнца», «вместо “газовой империи” мы построим солнечное царство»¹⁰ и тому подобное), политических («мы хотим возродить демократию наших народов во всех ее проявлениях: вече, ныхас, земский собор, советская власть»¹¹) и геополитических требований (возродить союз «Скифских республик»¹²), «Новые скифы», по нашему мнению, демонстрируют маргинальность своих взглядов. И их попытки «записаться» в последователи «Скифов» начала прошлого века выглядят как неудачное эпигонство.

Два «старых» сборника «Скифов», несмотря на общий идейно-теоретический и концептуальный посыл, имеют все же и одно важное различие, обусловленное временем их выхода в свет. Если первый сборник, задуманный еще в 1916 г., основной своей задачей ставил осмысление Первой мировой войны, то второй стал больше осмыслением грянувшей в России революции. Суть этих размышлений емко была выражена в программных статьях Иванова-Разумника — «Испытание огнем» (1917 г.) и «Две России» (1918 г.). Статья «Испытание огнем» была написана в конце 1914 г., дополнена и закончена в 1915 г., а увидеть свет смогла лишь в 1917 г. Работа Иванова-Разумника стала своеобразным приговором социалистам всех мастей, которые не выдержали главного «испытания» испытания войной, и, под воздействием националистических настроений, спутали эту империалистическую войну, с войной «народной» и «освободительной», чем, по мнению автора, и предали идеалы социализма. «Вечный дух мещанства», о котором писал еще Герцен, стал тем ядом, который разложил некогда единый лагерь социалистов. «Купеческая война», а именно так называет Иванов-Разумник «первую империалистическую войну», заставила соединиться в националистическом угаре черносотенца Дубровина, трудовика Керенского, эсдека Плеханова, писателя Горького и кадета Струве, и даже анархиста-эмигранта Кропоткина!¹³ «Подлинно: такого единения — еще не бывало! — восклицает Иванов-Разумник — И такое объединение — удел не одного лишь русского общества»¹⁴. Социалисты, либералы и консерваторы всех воюющих стран едины в своем убеждении — война необходима и ведется она за благое дело, при этом, «В Берлине вопят о “зверствах русских”, в Москве — о “зверствах прусских”»¹⁵. Как правильно сказал Герцен, «миром правит купец». Именно этот купец, по мнению Иванова-Разумника, и создает колонии, именно он, движимый жаждой наживы, толкает страны в пучину войны, он порождает национализм и заставляет профессоров с высоких кафедр и журналистов на страницах газет оправдывать войну. В своих патетических речах они со святой наивностью отправляют тысячи рабочих и крестьян на верную смерть. Вот и псевдосоциалисты, опьяненные «гашишем национализма»¹⁶, не выдержали «испытания огнем», поддержав правительства воюющих стран. «Испытание огнем войны — испепелило почти “до корня” былой интернациональный социализм на его пути к будущему “братству народов”»¹⁷. Но неужели это доказывает ложность истинного социализма? Отнюдь нет. По мнению Иванова-Разумника, лишь тяжелой внутренней работой можно преодолеть искушение национализма. Социализм — это «мировоззрение, ставящее во главу угла социальную ценность блага народа»¹⁸, а бесспорное благо для народа — это немедленное окончание войны. Именно таковой должна быть основная цель социалистов. Эта основная мысль Иванова-Разумника замечательно выражена им следующими словами: «“Оборончество” и “пораженчество” не больше похожи на социализм, чем инквизиция на христианство. Ибо всякая внешняя купеческая война между “культурными” государствами, чем бы она ни кончилась, — поражением или победой его страны — для социалиста чужда и враждебна, ибо она не его война, ибо она есть борьба не за его высшие ценности»¹⁹. И далее: «Борьба за народную свободу — дело социализма; борьба за государственное расширение — дело империализма. В войнах и восстаниях народных социализм принимал участие, войны государственные он всегда считал чуждыми себе. Признание мировой империалистической войны войной народной — главная ошибка современных социалистов…»²⁰. Так в чем же спасение для социализма? Как ему вновь вернуться на путь борьбы за социальное освобождение народа? И здесь рецепт Иванова-Разумника прост. «Спасение — не во внешнем, а во внутреннем мире каждой страны; изменения во внутреннем политическом и социальном строе Европы могут сделать — и сделают! — невозможными эти мировые купеческие войны… Изменения же эти — дело только революции; и снова с убеждением повторяю я слова статьи о том, что при пожаре войны социалист должен был только продолжать свое революционное дело»²¹, — заявляет Иванов-Разумник в статье «Социализм и революция», написанной как послесловие к «Испытанию огнем» в июне 1917 г.

Но вот в России грянула долго ожидавшаяся «скифами-социалистами» революция. Прошли ли социалисты это новое «испытание»? На этот вопрос пытается ответить Иванов-Разумник в статье «Две России» (1918 г.), ставшей программной для второго сборника и выразившей его общее настроение. Две России — это удивительно тонкая и верная метафора, которую Иванов-Разумник подбирает для характеристики того политического, социального и духовного раскола, в котором оказалось русское общество после революции. То, что свято на одном берегу, греховно на другом, что божественно там, демонично здесь — вот правда русской революции, правда «двух Россий». Но почему же произошел этот грандиозный раскол общества? Несмотря на то, что «великая русская революция» прошла бескровно²², почему она скатилась в пучину гражданской войны? Причина этому «вечный Хам» — мещанство, несущее страх расстаться с прошлым, с ложными ценностями старого мира. «Да, меч прошел через наши души, — замечает Иванов-Разумник, — да, все мы разделились на два стана, и пропасть между нами. И по одной стороне провала — остались все люди Ветхого Завета, обитатели Старого Мира, озабоченные спасением старых ценностей: веками ведь складывались ценности эти — государство, церковь, быт… А по другой стороне — стоят те, кто не боятся душу погубить, чтобы спасти ее, стоят люди Нового завета, стоят чающие Мира Нового. И нет перехода, нет понимания, нет примирения — нет и не будет надолго»²³.

Голосами этих «двух Россий», людей «Ветхого и Нового Заветов», стали русские поэты. Голосом «старой России» выступил А. М. Ремизов²⁴, некогда близкий «скифам», но отошедший от революции, а голосами «новой России» ее народные поэты — Н. А. Клюев и С. А. Есенин. Ремизову был ненавистен огненный, «обновляющий», вихрь революции, испепеляющий все дорогие ему ценности. Но какие это ценности? Самодержавие, православие, народность. Именно эти ценности ему дороги, именно за сокрушение их и ненавидит он русскую революцию, в их гибели видит и гибель России²⁵. Но Ремизов, а вслед за ним и новоявленные противники, а когда-то друзья революции (Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, Д. С. Мережковский и другие) отчего-то не хотят видеть то, что самый важный из этих трех китов, «народность», никуда не делся. «Нет царского самодержавия, нет церковного православия; осталась одна “народность”»²⁶, — пишет Иванов-Разумник.

В отличие от Ремизова и других «мещан», эту народность, национальность русской революции видят Есенин и Клюев, самые что ни на есть народные, крестьянские поэты. И если для Ремизова революция похоронила русский народ, то для Есенина и Клюева — наоборот, воскресила его, зажгла «Звезду Востока». «Два подлинных народных поэта противостоят Ремизову и присным его — и сталкивают две России, два мира, две революции. Клюев и Есенин — каждый из них подлинно “русский, сын русского”, каждый из них подлинно “от самых недр” России, от самых недр “Святой Руси”. Но их “Святая Русь” — не позади, а впереди; все старое до крупинки приняли они в свои души, “Рублевская Русь” дорога им не меньше, чем Ремизову, но впереди видят новое Солнце они, подлинно народные поэты. И не проклинают они, а благословляют, не приходят в отчаяние, а верят в будущее, не Ангела Зла видят в мировой революции, а Мессию грядущего дня, не ужас бессмыслицы видят вокруг, а трагедию Голгофы»²⁷. Но величие народных поэтов не только в том, что они приняли искупительную стихию революцию как благо, но и в том, что понимают ее мессианский характер и мировое значение: «Всемирность русской революции — вот что пророчески предвидят народные поэты, и в этом их последняя, глубокая радость, в этом их вера в новое воскресение распинаемой правды, вера в то, что “за черным ненастьем светит солнце, Господне окно”… Революция будет или всемирной, или временно погибнет. И русский народ идет ко всему миру с открытой душой и с благой вестью о всемирной свободе»²⁸. В этом мессианском пафосе «скифов» легко можно прочесть и оправдание грядущей Гражданской войны. Ведь дело построения «Мира Нового» требует своей жертвы, своей Голгофы. А злая шутка истории в том, что вскоре авторы сборника «Скифы», в том числе и его главный идеолог Иванов-Разумник, сами пострадают от пламени революции. Вслед за кадетами, большевики расправились и со своими ближайшими товарищами — левыми эсерами, к которым был близок «наркомскиф» Иванов-Разумник. Так и не выйдет в свет третий сборник «Скифов», открывать который должны были знаменитые «Скифы» Блока и его поэма «Двенадцать», а вскоре и сам Блок умирает после тяжелой болезни, так и не дождавшись разрешения на выезд за границу на лечение. Иванов-Разумник так и не опубликует свою статью «Испытание в грозе и буре», а после неудачи левоэсеровского восстания случится разгром издательства «Революционный социализм», газет «Знамя труда» и «Знамя борьбы», журнала «Наш путь», где публиковались «скифы». А в 1919 г. Иванова-Разумника и вовсе посадят в тюрьму. Стихотворения Блока и статья Иванова-Разумника «Испытание в грозе и буре», планировавшиеся как ядро третьего выпуска «Скифов», были включены в качестве приложения к современному изданию, что является его несомненным плюсом и позволяет реконструировать идейную эволюцию во взглядах идеологов «скифства». Исходя из тональности статьи Иванова-Разумника «Испытание в грозе и буре» лейтмотивом третьего сборника вполне мог стать призыв к революции уже не только национальной, но и мировой. Иванов-Разумник пишет: «В поэме “Двенадцать” Александр Блок от революционного Петербурга повел нас “вдаль” — к горизонтам революции мировой…»²⁹. У России, идущей под знаменем социальной революции, есть вечная, мировая миссия — столкнуться в смертельном бою с мещанской Европой, стоящей под знаком либерализма. В артикуляции этой «вечной» миссии и проявилась эволюция взглядов «скифов», видевших свое предназначение уже не столько в контексте национальной истории, сколько мировой.

Завершает издание нового сборника «Скифов» статья главного специалиста по истории и идеологии левых эсеров³⁰, доктора исторических наук, профессора МГУ имени М. В. Ломоносова Ярослава Викторовича Леонтьева «Наркомскиф и его Скифия». В отличие от предисловия, статья Леонтьева выдержана в академическом стиле, автор приводит множество фактов о внутренней кухне объединения «старых» «Скифов», сопровождая их подробными комментариями и ссылками на архивные материалы и научную литературу. Из послесловия становится ясно, каким образом и почему у Иванова-Разумника родилась идея создать первый антивоенный сборник, с какими трудностями ему пришлось столкнуться и какую реакцию в русском обществе вызвали идеи «скифов». Огромнейшим достоинством послесловия Леонтьева является публикация ранее неизвестной читателю статьи Иванова-Разумника, вышедшей под псевдонимом «Скиф» в одном-единственном опубликованном номере петроградской газеты «Борьба» от 30 июля 1918 г. Статья Иванова-Разумника «Провокация войны» была посвящена осуждению убийства террористом Блюмкиным немецкого посла фон Мирбаха. По сути, Иванов-Разумник называет произошедшие события не чем иным, как попыткой провокации с целью оклеветать левых эсеров и навредить делу революции. Однако статья так и не нашла своих читателей — тираж газеты был изъят. Публикация этой, найденной в архивах Леонтьевым, статьи, позволяет реконструировать взгляды Иванова-Разумника и части левых эсеров на события, предшествовавшие левоэсеровскому восстанию в Москве, и задуматься над тем, не было ли это восстание грандиозной политической провокацией большевиков с целью расправиться со своими оппонентами? Ведь сейчас уже мало кто помнит, что в 1918 г. левые эсеры занимали множество важных государственных постов и вместе с большевиками находились в авангарде социалистической революции в России. Главным вопросом, возникающим после прочтения «Скифов» и послесловия Леонтьева, остается вопрос о том, насколько «скифы» в идейном плане видели себя преемниками русского народничества? Их идеи часто пересекались с мыслями Герцена, Михайловского и других теоретиков русского социализма. Однако насколько эти параллели оправданы? Нам известно то плачевное, в идеологическом отношении, состояние, в котором пребывало русское народничество в 80-х гг. XIX в. Апофеозом некого интеллектуального тупика народников стали очерки Глеба Успенского «Власть Земли» (1881—1882 гг.), в которых он приходит к по сути парадоксальной для социалиста идее о благе крепостного права в России. Как правильно отмечает Е. К. Прокудина: «Анализ очерков Г. И. Успенского, и в первую очередь “Власти земли”, дает возможность понять, почему в 1890-е гг. идеология народничества в среде революционной молодежи начинает уступать место марксизму. Народничество, такое, как его впервые сформулировал А. И. Герцен, и популяризировал П. Л. Лавров, в условиях буржуазной России начало приобретать черты реакционной идеологии. И это ярко демонстрирует Успенский, который, пожив полтора года в деревне, стал мечтать о “золотом веке” крестьянского хозяйства, о временах 1830-х — 1840-х гг., которые воспевал в своих произведениях С. Т. Аксаков и славянофилы. О временах добрых помещиков и честных крестьян»³¹. Однако если о взглядах поздних народников нам известно достаточно, то научных работ, дающих ответ на вопрос — во что переродилось это движение и переродилось ли? — пока не так много. Возможно, одной из таких тем и должно быть посвящено исследование о правомерности утверждений о генетической преемственности идей эсеров начала и первых десятилетий XX в. идеям позднего народничества 80-х — 90-х гг. XIX в.

В заключение необходимо отметить важность трудов по возращению не только в научный оборот, но и широкому читателю забытых текстов представителей различных направлений русской социально-политической мысли. И с этой точки зрения, современное переиздание сборника «Скифов» является важным событием в отечественной литературной и научной жизни. Взгляды «скифов» интересны не только в контексте осмысления русской революции, но и через призму понимания пореволюционного движения евразийцев, родившегося в 20-е — 30-е гг. XX в. и продолживших процесс «ориентализации» русской мысли³². Идеи евразийцев в том или ином виде нашли свое практическое воплощение и продолжают существовать в интеллектуальном контексте и в наши дни. А выявление органической связи между евразийцами, «скифами», а далее и русской социально-политической мысли XIX в. позволяет видеть не только логику ее развития, но понимать русскую социально-политическую мысль как живую историю единого, но при этом непрерывного полифонического диалога идей³³.