Историография вопроса

Книг и статей, посвященных истории русских княжеств в XIII—XV вв. и возвышению Москвы, великое множество. Не утратили своего значения и популярности у читателей общие курсы русской истории, созданные крупнейшими учеными XIX столетия — Н. М. Карамзиным, С. М. Соловьевым, В. О. Ключевским. Из более современной литературы хотелось бы отметить несколько работ.

Давно уже стала классикой книга Михаила Николаевича Тихомирова «Древняя Москва»¹ о ранней истории города Москвы, не утратившая популярности и значения, написанная доступным языком. Автор начинает с археологических данных о заселении этой территории до XII в., подробно разбирает письменные известия о начале Москвы (включая поздние записи легенд), анализирует данные о развитии и политическом значении Москвы в XII—XV вв.: о постепенном росте города, строительстве укреплений и зданий, пожарах и о становлении Москвы как центра великого княжения и важного торгово-экономического центра. Книга Тихомирова — до сих пор актуальный и полный свод доступных нам сведений об истории Москвы до времени правления Ивана III.

Лучшей книгой о событиях первой половины XV в., о так называемой феодальной войне в Московском государстве, является труд Александра Александровича Зимина «Витязь на распутье»². Это очень глубокое и серьезное исследование перипетий русской истории с 1425 по 1462 гг. — времени правления Василия II Темного и феодальной войны. Эта книга — первая (по замыслу и хронологии, но вышедшая последней, уже после смерти автора) из серии книг Зимина о событийной истории Московского государства в XV—XVI вв. Автор детальнейшим образом разбирает все перипетии феодальной войны, вникая в многочисленные тонкости анализа документальных, летописных и других источников. Несмотря на глубину и въедливость анализа, автор пишет простым и понятным языком, так что книга является еще и увлекательным чтением.

Мы настоятельно рекомендуем обратиться к труду Якова Соломоновича Лурье «Две истории Руси XV века: Ранние и поздние, независимые и официальные летописи об образовании Московского государства»³. Данная монография — итог многолетних занятий автора летописанием XV века. История Руси традиционно «рассказывается» по летописям. Но летописей много, и они часто дают разные версии одних и тех же событий. Разобраться в хитросплетениях их взаимоотношений сложно даже специалисту. Лурье, детально в этом разбиравшийся, в этой книге делает попытку оценить, какие летописные сообщения о событиях конца XIV и XV века достоверны, а какие нет. Он отдает предпочтение наиболее ранним летописных записям перед более поздними переработками, а также независимым летописям, составлявшимся где-нибудь на периферии или в тиши монастырей, перед летописями официальными, московскими. В результате очень многие детали событий, знакомые нам со школы (такие, например, как поединок Пересвета и Челубея перед началом Куликовской битвы), оказываются по меньшей мере сомнительными. В каждой главе своей книги Лурье начинает с обзора того, что писали о тех или иных событиях ученые — начиная с Карамзина. Затем Лурье говорит о летописях, содержащих сообщение об этом событии, пытаясь разобраться в хитросплетениях этих сложносоставных текстов. Наконец, он пишет, что же все-таки можно рассматривать в качестве достоверной информации, а что относится к числу сомнительных, поздних или тенденциозных известий.

В книге немецкого историка Эккехарда Клюга (в русском переводе увидевшей свет в 1994 г.)⁴ рассматривается история одного из главных конкурентов Москвы в процессе объединения русских земель — Великого княжества Тверского. Клюг подробно разбирает историю этого государственного образования с его зарождения как отдельного княжества в XIII в. и вплоть до утраты Тверью независимости в 1485 г. Рассматривается как участие тверских князей в политической борьбе (в частности, с Москвой), так и внутренняя история этого не очень обширного, но достаточно сильного государственного образования Средневековья.

Новейшим исследованием процесса укрупнения русских княжеств в XIII—XV вв. — в частности, и даже в первую очередь — расширения территории Московского княжества, является труд одного из ведущих специалистов по русской средневековой истории Антона Анатольевича Горского «От земель к великим княжениям. Примыслы русских князей второй половины XIII—XV вв.»⁵. В монографии детально разбирается история присоединения к Московскому княжеству ранее независимых (или принадлежавших другим князьям) земель, а именно княжеств с центрами в Костроме, Угличе, Переяславле-Залесском, Брянске, Коломне, Можайске и Нижнем Новгороде. Интересно, что Горский анализирует не только «примыслы» московских князей (это наиболее традиционно — ведь Москва в итоге стала столицей объединенного Русского государства), но и территориальные приобретения других княжеств, которые, в свою очередь, впоследствии тоже были присоединены к Москве. Хронологические рамки книги — от монгольского нашествия до конца XV в.

Мнения историков о причинах возвышения Москвы

Вопрос, почему именно Москва стала центром объединения русских земель, и какие факторы стали определяющими в этом процессе, постоянно волновали историков. Н.С. Борисов в монографии «Политика московских князей (конец XIII — первая половина XIV в.)» отмечает, что при разборе проблемы «возвышения Москвы», вслед за В.О. Ключевским, ученые обращают внимание на следующие аспекты. Это выгодное экономико-географическое положение Московского княжества, стоявшего на пересечении множества торговых путей; относительная безопасность этого региона для переселенцев, старавшихся уйти от театра военных действий со стороны Орды и западных соседей; сотрудничество московских князей с митрополичьей кафедрой, использовавшей свои ресурсы для поддержания политических решений Москвы, и собственно эффективная политика рода Даниловичей⁶.

Относительно первого фактора сразу приходится оговориться, что, например, у Твери географическое положение было ничуть не хуже, а скорее и выгоднее, чем у Москвы. В подтверждение аргумента о безопасности московских земель обычно приводится тот факт, что «Неврюева рать» в 1252 г. прошла мимо Москвы и не стала ее опустошать, при этом исследователи забывают о том, что в 1238 г. татаро-монголы осадили и успешно захватили этот город. Московское княжество нередко становилось объектом нападений со стороны других князей, а в 1293 г. было разорено «Дюденевой ратью». Нужно сказать, что все княжества, так или иначе участвовавшие в политической жизни того периода, рано или поздно пострадали от ордынских набегов, карательных походов или прямых нападений со стороны других княжеств, так что о существовании хоть какого-либо безопасного региона Древней Руси в эпоху татаро-монгольского ига говорить сложно.

Нельзя отрицать большую роль, например, митрополитов Петра и Феогноста в победе Москвы над Тверью. Но означает ли их сотрудничество с московскими князьями по ряду конкретных вопросов союз в деле объединения русских земель?⁷ Правомерно ли вообще говорить, что политика Даниила Александровича и его потомков была направлена на объединение русских земель, или московские князья просто стремились расширить свои владения?

В историографии нередко можно встретить мнение, что Даниил Московский как младший сын Александра Невского, не имея достаточных оснований для получения великокняжеского титула, был вынужден нарушать все сложившиеся традиции и проявлять беспринципность в выборе инструментов получения выгоды, а его потомки продолжили намеченную линию поведения. Кроме того, московских князей обвиняют в заискивании перед татаро-монголами ради получения собственной выгоды⁸. Сложно не согласиться с Н. С. Борисовым, отметившим, что после смерти в 1294 г. Дмитрия Александровича Переяславского Даниил Московский становится, вторым после великого князя лицом в северо-восточных княжествах Руси, а после казни ордынскими палачами Михаила Тверского в 1318 г. Даниловичи среди потомков Ярослава Всеволодовича фактически выйдут на первый план⁹. Что касается «хищных» методов поведения на политической арене в условиях татаро-монгольского ига, то нельзя сказать, что московским князья оно было более свойственно, чем другим. Давая оценку спорным с точки зрения нравственности поступкам Даниловичей (например, участию Юрия Даниловича в вынесении обвинений Михаилу Тверскому, приведшему к мучительной казни последнего в Орде, или участию Ивана Калиты в «Федорчуковой рати»), часть историков сразу сгущает краски, описывая моральный облик первых московских князей¹⁰, а другая — ищет им оправдания¹¹. Однако необходимо осознавать, что непосредственные участники указанных событий в выборе траектории поведения исходили из собственных убеждений и интересов, подчас непонятных в наше время. А. А. Горский в труде «Москва и Орда» замечает, что в начале XIV в. мнение о непримиримом противостоянии Руси и Орды еще не сложилось, а татаро-монгольское иго воспринималось современниками первых московских князей как справедливая кара за грехи. «Ордынский хан рассматривался как в определенной мере законный сюзерен русских князей; он именовался “царем”, то есть более высоким титулом, чем кто-либо», — говорит исследователь¹².

Другой дискуссионный вопрос — о роли Орды в судьбах Руси. Уже в другой работе А. А. Горского «Русские земли в XIII—XIV вв.: пути политического развития» выделены три условных группы историков, высказывающихся по данному вопросу. Одни придерживаются мнения о татаро-монгольском иге как факторе, оказавшем значительное влияние на объединительные процессы вокруг Москвы (Н. М. Карамзин, Н. И. Костомаров, И. Д. Беляев, М. Н. Покровский). Другие делают вывод о незначительном влиянии Орды на развитие внутренних процессов в древнерусских княжествах, неотъемлемо вытекающих из истории домонгольской эпохи, либо происходивших независимо от фактора татарского ига (С. М. Соловьев, В. О. Ключевский, С. Ф. Платонов). В советской историографии преимущественно главенствовала третья точка зрения, оценивавшая татаро-монгольское иго Руси как фактор, хоть и существенно тормозивший объединительные процессы в древнерусских княжествах, но не определяющий (А. Н. Насонов, Б. Д. Греков, А. Ю. Якубовский, А. М. Сахаров)¹³. Так или иначе, после Батыева нашествия в условиях разорения и необходимости подстраиваться под положение данника Орды древнерусские князья стали чаще концентрироваться на внутренних делах в своих уделах. В связи с тем, что теперь ярлыки на княжение по своему усмотрению выдавал хан, князья потеряли интерес к борьбе за Киев и «общерусские» княжества, стремясь закрепить за собой и своими потомками собственные уделы¹⁴.

Первые упоминания Москвы в исторических источниках

Как известно, первое летописное упоминание Москвы связано со встречей суздальского князя Юрия Владимировича Долгорукого с его союзником новгород-северским князем Святославом Ольговичем и рязанским князем Владимиром Святославичем в 1147 г.: «и приславъ Гюргии, рече: “приди ко мне брате въ Московъ”. Святославъ же еха к нему съ детятемъ своим Олгомъ в мале дружине, поима со собою Володимира Святославича. Олегъ же еха напередъ къ Гюргеви и да е пардоусъ. И приеха по немъ отець его Святославъ, и тако любезно целовастастася, въ день пятокъ на Похвалоу святеи Богородици, и тако быша весели. На оутрии же день повеле Гюрги оустроити обедъ силенъ, и створи честь великоу имъ, и да Святославоу дары многы съ любовию и сынови его Олгови и Володимироу»¹⁵ (перевод на современный русский язык: «и Юрий отправил к нему посла сказать: “Брат, приходи ко мне в Москву”. Святослав же поехал к нему со своим сыном Олегом и небольшим числом дружинников, взяв с собой Владимира Святославича. Олег же поехал вперед, к Юрию, и подарил ему пардуса¹⁶. И вслед за ним приехал его отец Святослав, и они дружески приветствовали друг друга в пятницу, на Похвалу св. Богородицы, и были радостны. И назавтра Юрий повелел устроить большой пир, и оказал им большие почести, и подарил многие подарки с любовью Святославу, и его сыну Олегу, и Владимиру»).

Упоминаемый в этом сообщении праздник Похвалы Пресвятой Богородицы приходится на субботу пятой недели Великого поста. В 1147 г. это было 5 апреля, сама же встреча произошла накануне, «въ день пятокъ», то есть в пятницу. Таким образом, описываемый съезд князей в Москве состоялся 4 апреля 1147 г.¹⁷

Накануне эти князья успешно завершили военные походы: Юрий — в новгородские волости по р. Мсте, а Святослав — в смоленские земли у р. Протвы, и с учетом геополитической обстановки тех времен встреча на юго-западе Суздальского княжества была единственной возможной для них. В. А. Кучкин отмечает, что тогда Москва была примерно равноудалена от новгородского Волока Ламского, смоленских земель в районе Можайска, рязанской Коломны и черниговских владений на правом берегу реки Оки, и путь от них до Москвы составлял около двух дней. Такое расположение в приграничной зоне придавало данному поселению важное военно-стратегическое значение¹⁸. Запись Тверской летописи от 1156 г. («Князь великий Юрий Володимеричь заложи градъ Москьву, на устниже Неглинны, выше рекы Аузы»)¹⁹ неоднократно вызывала споры у исследователей о дате основания Москвы, но, по всей видимости, в этой летописной статье сообщается всего лишь о возведении новых укреплений.

В источниках можно встретить другое название Москвы — «Кучков» или «Кучково». Этот топоним связывают с родоначальником боярского рода Кучковичей (представители это рода стали организаторами убийства Андрея Боголюбского в 1174 г.), и он, вероятно, продолжительное время был в этом городе наместником владимирского князя²⁰. Населенный пункт «Кучков» упоминается в Ипатьевской летописи в сообщении под 1176 г.²¹ и берестяной новгородской грамоте № 723, условно датирующейся 1160—1180 гг.²²

Недавно (в 2015 г.) в Переяславле-Залесском на стене Спасо-Преображенского собора было обнаружено граффито, перечисляющее убийц Андрея Боголюбского. В ней среди прочих назван «Якы[м] Куцковичь». Аналогичное написание через «ц» мы можем встретить и в Московско-Академической летописи (при том, что цоканье, то есть неразличение звуков «ц» и «ч», для Владимиро-Суздальской Руси не было характерно). Эти данные могут свидетельствовать о том, что отец Якыма в действительности звался «Куцко (Куцько)» — уменьшительная форма от прозвища «Куцый»²³. Если так, то древнее название Москвы правильнее было бы записывать как «Куцков».

Когда после убийства Андрея Боголюбского последовала очередная княжеская междоусобица, позиции Москвы как пункта, из которого по пути из Чернигова открывались дороги на Волок Ламский, Переяславль-Залесский или Владимир, только укрепились. Поскольку прямой путь между Владимиром и Рязанью лежал через непроходимые леса и болота, сообщение тоже осуществлялось через Москву²⁴. Вероятно поэтому, еще до того как стать столицей самостоятельного удельного княжества, Москва несколько раз фигурировала в известиях о конфликтах между рязанскими и владимиро-суздальскими князьями. Так, «в лето 6685 (1177) Глебъ Рязанский пожже Москву всю, городъ и села»²⁵. Как отмечает М. Н. Тихомиров, из этой краткой, но ценной фразы летописца можно сделать вывод о темпах роста Москвы, вокруг которой начали появляться села²⁶. Когда в 1207 г. Всеволод Большое Гнездо объявил о походе на Чернигов, то войска собирались именно в Москве. Собравшееся войско было довольно внушительным, и Москва как стратегическая база обязана была всех разместить и прокормить, что опять же дает основания для выводов о значительных размерах города в тот момент. Вскоре Всеволод Юрьевич обвинил рязанских князей в предательстве, начал поход в их земли и одержал победу. В ходе этого конфликта рязанцы выдвинули войска к Москве и в очередной раз опустошили ее окрестности²⁷.

Со смертью Всеволода Большое Гнездо (в 1212 г.) Владимиро-Суздальская земля потеряла единство, снова пришла пора усобиц между родственниками почившего князя. В частности, один из сыновей Всеволода Владимир, которому по наследству в княжение достался Юрьев-Польский, пытался оспаривать у братьев это решение и захватил Москву, принадлежавшую Юрию Всеволодичу, владимирскому князю. Данный конфликт снова показывает растущее положение города, видимо уже более привлекательного для княжения, чем Юрьев-Польский²⁸.

Позже Москва стала владением внука Всеволода Большое Гнездо — Владимира Юрьевича, который в 1237 г. с «москвичами» был в составе русского войска, защищавшего Коломну от Батыя, но Коломна пала, и князья отошли в свои города, заняв оборону. Направляясь к Владимиру, войска татаро-монголов могли бы пройти мимо Москвы, они все равно захватили город «и воеводу убиша Филипа Нянка за правоверную хрестьянскую веру, а князя Володимера яша руками, сына Юрьева, а люди избиша от старьца и до сущаго младенца; а град, и церкви святыя огневи предаша, и манастыри вси и села пожгоша, и много именья въземше отъидоша»²⁹. Пленного князя Владимира позже татары убьют под Золотыми воротами во Владимире на глазах обороняющих город родственников. А мы, благодаря очередному сообщению о нападении на Москву, узнаем, что в ней уже находились монастыри и церкви, что говорит о продолжающемся развитии города в первой половине XIII в.

При разделе городов Владимиро-Суздальских земель между сыновьями великого князя Ярослава Всеволодовича, отца Александра Невского, Москва в 1246 г. достанется Михаилу Ярославичу Хоробриту. В результате борьбы со своим дядей, действующим владимирским князем Святославом Всеволодовичем, Михаил в 1248 г. захватывает великое княжение, но вскоре погибнет на реке Протве в битве с литовцами. М. Н. Тихомиров отмечает, что «Михаил Хоробрит первый показал, что ближайшая дорога к владимирскому великокняжескому столу лежит из Москвы, которая была стратегическим путем с запада к бассейну Клязьмы»³⁰.

Летописные источники о возвышении Москвы в XIV—XV вв.: трудности изучения

Событийная история Древней Руси (правления, усобицы, смуты, войны и так далее) известна нам главным образом из летописей. Другие источники (включая иностранные) иногда вносят важные дополнительные штрихи, но не более того. Последовательное, подробное изложение событий политической истории русских княжеств вплоть до XV, а отчасти и до XVI вв. мы находим только в летописях.

Но летописи — источник чрезвычайно сложный. Летописные записи делались параллельно в разных городах (по преимуществу при кафедральных соборах или в монастырях). Эти записи зачастую были небеспристрастны: летописцы сочувствовали одним участникам политической борьбы, стремились их прославить или оправдать, и негативно относились к другим. Как писал академик А. А. Шахматов, «рукой летописца управляли политические страсти и мирские интересы»³¹. Это можно легко увидеть, сравнивая между собой то, как в разных летописях освещаются одни и те же конфликты. Нередко оценки выражаются неявно, но проявляются в том, на чем летописец акцентирует внимание, а о чем старается умолчать; в каком порядке он строит изложение; кого он выставляет инициатором тех или иных событий и так далее Политическую небеспристрастность летописцев учитывать совершенно необходимо.

Но это далеко не единственная сложность при работе с летописями. Дело еще в том, что летописание — это не всегда дневниковая запись событий по горячим следам. Большинство дошедших до нас текстов (а их очень много) — это своды, то есть результат большой работы по сведению воедино и переработке более ранних записей. Создатели таких сводов (а также промежуточные переписчики) могли делать ошибки, пропуски и так далее, но самое главное — они, перерабатывая материал, привносили в него что-то свое. Они могли по-новому расставлять акценты, могли добавлять даже какую-то информацию, которая в более ранних текстах отсутствовала.

Наличие в позднем источнике дополнительных известий отнюдь не обязательно означает, что книжник имел в своих руках дополнительные письменные источники. Он мог, во-первых, почерпнуть эту информацию из устной традиции, из легенд или из расхожих в его время представлений. Во-вторых, он мог ее попросту присочинить — руководствуясь своими представлениями о том, «как должно было быть» или, даже, как выгодно было бы его покровителям. Классический пример последнего — Никоновская летопись 1520‑х годов, в которой в сообщения о событиях временами добавлены упоминания о церковных землевладениях. Этот вопрос активно дебатировался в начале XVI в., и заказчик летописи, митрополит Даниил, был активным сторонникам права церкви владеть землями³².

Упомянутая Никоновская летопись 1520‑х годов — одна из самых подробных. В силу этого она долгое время пользовалась и наибольшей популярностью среди историков. Именно «по ней» зачастую излагалась история возвышения Москвы и других событий XIV—XV вв. Между тем, Никоновская летопись — это памятник поздний и тенденциозный. Дело не только в борьбе за церковные имущества и прочих откровенно тенденциозных моментах, но и в том, что данная летопись (как и другие крупные памятники XVI в., например Степенная книга) написана «с позиции победителей». В 1520‑х годах, при Василии III, Москва была уже центром могущественной державы, в состав которой к тому моменту вошли все некогда отдельные русские княжества³ — кроме тех, что находились под властью Великого княжества Литовского. Никоновская летопись, соответственно, излагает взгляд в прошлое с позиций единого Московского государства — взгляд, как это сейчас ясно, небеспристрастный и не всегда надежный. Историку надежнее опираться на более ранние источники — или на такие, в которые более ранние тексты были включены без особых изменений⁴.

Период XIV и, особенно, XV вв. — это время острой политической конкуренции. Возвышавшееся Московское княжество сталкивалось с оппозицией со стороны Твери, Новгорода и других центров. Смуты возникали и внутри самой московской династии. Не всегда совпадали интересы светской и церковной власти. Всё это отразилось на летописании. В нашем распоряжении есть тексты, происходящие из Москвы, Новгорода, Твери и других городов, связанные с князьями или церковными иерархами, а также написанные в тиши достаточно отдаленных монастырей. При этом зачастую они переплетены, если не перемешаны, в рамках больших летописных сводов, текстуальные взаимоотношения между которыми не всегда легко распутать.

Для XIV в. в нашем распоряжении, в основном, есть записи, делавшиеся в следующих городах: Новгороде, Пскове, Ростове, Твери и Москве. В случае с новгородским летописанием у нас есть возможность практически воочию увидеть, как «политические страсти» вокруг возвышения Москвы отражались на работе летописцев. Исследователи давно обратили внимание на то, что в Синодальном списке Новгородской I летописи (заметим — в древнейшей сохранившейся до наших дней летописной рукописи), в описании событий 1332 г., по выскобленному другими чернилами и почерком написано «за новгородскую измену».

Речь идет об оккупации Иваном Калитой новгородских владений — Торжка и Бежецкого Верха. Судя по Новгородской I летописи младшего извода (тоже восходящей к архиепископской летописи), первоначально на этом месте читалось: «чересъ крестное целование» (то есть в нарушение собственной клятвы). Одновременно с этим, по всей вероятности, было произведено и другое исправление. При описании нашествия Батыя в 1238 г., в предложении «Москвичи же побегоша ничегоже не видевше» (то есть москвичи же побежали, ничего не увидев), в Синодальном списке выскоблено слово «побегоша» (побежали)³⁵. Оба исправления явно носят промосковский характер: в одном случае правщик посчитал законным поход Ивана Калиты на Новгород, в другом — полагал, что москвичам не пристало бегать от врагов, даже столь страшных, как полчища Батыя.

Более сложный вопрос — кем и когда была произведена эта правка. Есть точка зрения, что это произошло уже в XV в. Однако на обороте того же листа, где по затертому написано «за новгородскую измену», имеется запись о событии 1337 г., почти наверняка сделанная современником, по горячим следам. При этом писец аккуратно обошел те места, где пергамен был поврежден из-за затирания слов «чересъ крестное целование» на другой стороне. Иными словами, исправление было произведено до того, как на обороте появилась запись 1337 г.

Сторонники версии о XV в. вынуждены прибегать к гипотезе о том, что и известие 1337 г. подделал «правщик» XV в.³⁶, что кажется чересчур сложным объяснением при наличии куда более простого: правка была осуществлена уже в 1330‑е годы, точнее — в промежутке между 1332 и 1337 гг.³⁷ Этот, на первый взгляд, малозначительный пример, показывает, насколько зависел летописный текст от политических пристрастий тех, кто с ним работал. Здесь видно, что в 30-х годах XIV в. в Новгороде имелись как противники, так и сторонники политики Ивана Калиты. Хотя, казалось бы, новгородец должен был в любом случае осуждать поход этого князя на новгородские земли, среди монахов новгородского Юрьева монастыря (а именно здесь находилась интересующая нас рукопись) нашелся такой, кто посчитал нужным внести в текст два отчетливо промосковских исправления.

Пожалуй, самым известным событием русской истории XIV в. является Куликовская битва 1380 г. На ее примере видно, как часто в работах о ней (научных, научно-популярных, учебных и др.) фигурируют такие детали, которых нельзя найти ни в одном историческом источнике старше XVI в. Это рассказы о засадном полке, о монахах Пересвете и Ослябе, о поисках князя после сражения и др. Эти подробности, в основном, восходят к Никоновской летописи (1520‑е годы), а также к нелетописному памятнику — «Сказанию о Мамаевом побоище», дата создания которого не вполне ясна. Наиболее ранние рассказы о Куликовской битве (в Новгородской I, Троицкой, Новгородско-Софийских летописях) скромнее на детали и яркие подробности³⁸. Вообще говоря, что-то из этих поздних сообщений может соответствовать исторической действительности — но, скорее всего, до момента записи передавалось изустно, а значит — вероятнее всего, обрастало фольклорными подробностями.

Летописание XV в. представлено огромным количеством памятников, разобраться в хитросплетении которых — дело непростое. Летописи этого столетия в некоторых отношениях весьма отличаются от более ранних. Во-первых, XV в. — это время объединительных тенденций в русских княжествах и, соответственно, обострившейся политической и идеологической борьбы, что провоцировало более частый пересмотр летописания, особенно в Москве и Новгороде, а также способствовало составлению общерусских сводов (то есть таких, которые не ограничивали внимание историей какой-то одной земли подобно большинству памятников XII—XIV вв., а интересовались всеми русскими княжествами). Во-вторых, это время бурного развития книжной культуры в новых монастырях-землевладельцах (Троице-Сергиевом, Кирилло-Белозерском и других), что также сказалось на развитии летописания. Наконец, в-третьих, в XV в. в широкое употребление вошел более дешевый, нежели пергамен, материал для письма — бумага, что резко облегчило (удешевило) составление новых летописных текстов.

В самом начале XV в. был составлен московский митрополичий свод — его текст передавала Троицкая летопись, сгоревшая в московском пожаре 1812 г. (ее текст достаточно надежно реконструирован М. Д. Присёлковым³⁹). Важнейшим явлением летописания первой половины XV в. являются так называемые новгородско-софийские своды, отразившиеся в таких памятниках, как Новгородская Карамзинская, Софийская I и Новгородская IV летописи. Здесь мы видим несколько этапов переработки примерно одного и того же летописного материала — в значительной мере новгородского по происхождению, но с привлечением большого числа источников и из других городов. Скорее всего, первые этапы работы над этими сводами как раз с Новгородом напрямую связаны не были (просто использовали новгородский материал), тогда как впоследствии работа продолжилась в Новгороде. Эти своды отражают характерную для первой половины XV в. конкуренцию Москвы и Новгорода в политических, а также церковных вопросах.

В последней трети XV в. (а может быть, и несколько раньше) интенсивно велось московское великокняжеское летописание. И снова здесь видим несколько последовательных этапов переработки более раннего материала, отразившиеся в разных дошедших до нас памятниках. Московское великокняжеское летописание отличает бóльшая тенденциозность, проявление того «взгляда победителей», который найдет наиболее полное воплощение уже в XVI в., в Никоновской летописи.

В то же время летописание XV в. далеко не исчерпывается крупными памятниками Москвы и Новгорода. Так, в том же Новгороде продолжала систематически вестись архиепископская летопись. До нас дошли фрагменты тверского, псковского, ростовского летописания. Новгородское и тверское летописание велось практически до самого момента утраты этими центрами независимости (Новгород был окончательно присоединен к Москве в 1478 г., Тверь — в 1485 г.). Появляются новые центры летописания, особенно на Русском Севере, такие, например, как Кирилло-Белозерский монастырь, Вологда, Великий Устюг, Усть-Вымь (центр Пермской епархии в земле коми). Различные краткие «летописчики» и отдельные летописные записи на книгах делались книжниками практически повсюду. Исследователи предположительно говорят даже о «частных летописях» второй половины XV в.⁴⁰ Например, в одной из рукописей имеется пасхалия — роспись церковных праздников на разные годы, — в которой на полях сделаны около полусотни записей о разных событиях, включая такие, как присоединение к Москве Новгорода и Твери. Рукопись, вероятно, принадлежала Симеону-Сергию — протопопу московского Успенского собора, а потом — недолгое время после присоединения Новгорода к Москве — архиепископу Новгородскому⁴¹.

Особенно ценны те памятники, в которых проявился независимый (от официального московского, от «взгляда победителей») взгляд на те или иные события. Он тоже нередко по-своему ангажирован, однако у ученых появляется возможность сравнивать между собой разные взгляды, а значит — скорее приблизиться к истине.

Конечно, это прежде всего летописание тех центров, которые сохраняли на протяжении XV в. (или значительной его части) политическую независимость от Москвы: Новгорода, Пскова, Твери. Однако независимый взгляд на события иногда демонстрируют и летописи, писавшиеся в землях, давно вошедших в состав Московского княжества.

Например, Ермолинская летопись, в основе которой, по гипотезе Я. С. Лурье, лежал свод 1470‑х годов, составленный в Кирилло-Белозерском монастыре, прославляет сподвижника Василия II Федора Басенка, которого Иван  III ослепил, а позднее сослал в Кирилло-Белозерский монастырь; и рисует негативный образ некоторых приближенных Ивана III. Как пишет Я. С. Лурье, «особенно дерзкими были две статьи свода» — о жестокой казни Василием II в 1462 г. серпуховичей, которые пытались освободить из заключения своего бывшего князя, и о явлении ярославских чудотворцев в 1463 г. В первом случае летописец подчеркивает «ужас и смятение» от этой расправы, указывает, что она была совершена в Великий пост, и даже намекает на то, что сам Василий II вскоре после содеянного заболел и умер. Во втором случае книжник иронизирует, что, хоть чудотворцы и явились, ярославские князья вскоре распрощались со своими вотчинами, а наместника Ивана III в Ярославле даже называет: «цьяшос» (слово «дьявол», записанное тайнописью)⁴².

Независимые, даже оппозиционные настроения можно найти в летописании Ростова, давно вошедшего в состав Московского княжества. Так, ростовский летописец 1480‑х годов осуждает великокняжеские репрессии после присоединения к Москве Новгорода (в 1478 г.) и Твери (в 1485 г.). Поход крымского хана Менгли-Гирея на Киев в 1483 г., совершенный по согласованию с Иваном III, трактуется как «злоба». Наконец, этот летописец сообщает, что новгородский архимандрит Геннадий стал в 1485 г. архиепископом за мзду великому князю Ивану III — две тысячи рублей⁴³.

Между прочим, летописи не просто по-разному отражали события XIV—XV вв. Иной раз к ним обращались как к орудию в политической борьбе. У нас есть, по крайней мере, два таких свидетельства. В 1432 г. в Орду к хану поехали князья-соперники: Юрий Дмитриевич, сын Дмитрия Донского, и его внук Василий II (будущий Темный). Оба хотели добиться от хана ярлыка на великое княжение Владимирское. При этом «князь великыи по отчеству и по дедству искаше стола своего, князь же Юрьи летописцы старыми списки и духовною отца своего великого князя Дмитрея» (то есть Василий аргументировал свои притязания тем, что его отец, Василий I, и дед, Дмитрий Донской, были великими князьями; Юрий же привез в Орду какую-то старую летопись и завещание Дмитрия Донского). В споре победил Василий, а значит, ни летопись, ни завещание не помогли⁴⁴.

В 1471 г. Иван III, собираясь в поход на Новгород, взял с собой дьяка Степана Бородатого, опытного чиновника и дипломата. Тот хорошо знал русские летописи (умел «воротити летописцем руским») и поэтому мог помочь Ивану III на переговорах с новгородцами приводить исторические примеры: рассказывать о том, как новгородцы в прошлом постоянно «изменяли» предкам великого князя⁴⁵. Иван III в битве на р. Шелони победил, а в начале 1478 г. окончательно присоединил Новгород к Московскому государству. Однако вряд ли, конечно, ключевую роль здесь сыграли примеры из летописей — важнее, конечно, были расстановка военных сил и внутренние противоречия в новгородском обществе.

Таким образом, летописи XIV—XV вв. — сложный и многогранный источник. Использовать их информацию можно только разобравшись, когда, кем, при чьем дворе или в каком монастыре было записано то или иное сообщение. И очень важно сопоставлять между собой сообщения разных летописей об одних и тех же событиях, отдавая приоритет наиболее ранним записям, близким по времени к самому событию.

Территориальные присоединения Москвы

А. А. Горский в исследовании «От земель к великим княжениям. Примыслы русских князей второй половины XIII—XV вв.» подробно разбирает все случаи присоединения одних территориальных единиц к другим в древнерусской истории в указанную эпоху. Собственно, под «примыслами» здесь понимаются «приращения территорий самого разного масштаба (от крупного княжества до отдельного села), преимущественно вне отчинных княжеских владений»⁴⁶.

Будет ошибкой считать, что все «примыслы» были так или иначе связаны с Московским княжеством. Начало этому процессу положили ростовские, переяславские и ярославские князья, во второй половине XIII в. присоединившие к своим владениям Кострому и Углич, а уже только на рубеже XIV в. первые приобретения совершают Даниил Александрович и Юрий Данилович. При Иване Калите, Семене (Симеоне) Гордом и Иване Красном территориальный прирост их владений становится интенсивней, но и другие княжества не остаются в стороне. Так, например, в 1341 г. к домену суздальского князя прибавляется Нижний Новгород. При Дмитрии Донском и Василии I московские «примыслы» становятся особенно разнообразными, в то время как другие княжества сдают свои позиции. Несмотря на важные присоединения Новгорода, Твери и других областей, общее количество приобретений, произошедших в правление Василия II и Ивана III, сделанных как Москвой, так и другими княжествами, заметно уменьшается⁴⁷.

Как мы видим, процесс территориального передела древнерусских владений осуществлялся не только московскими князьями, хотя немосковские «примыслы» теряются на фоне масштабов приобретений будущей столицы. Меньшее внимание к присоединениям других княжеств объясняется и тем, что «другие участники передела территорий сами рано или поздно стали объектами “примысла” — московского или литовского»⁴⁸.

Нужно сказать, что процесс прироста владений не был гладким и однородным — присоединенные территории со временем отпадали, присоединялись к другому княжеству и так далее. Московские князья на время теряли и Переяславль-Залесский, и Ростов, и многие другие территории⁴⁹.

Можно выделить несколько методов присоединения территорий:

1. Приобретение княжества по праву близкого родства с его прежними владельцами (например, в 1302 г. Переяславское княжество, переданное Даниилу Московскому, а потом его сыну Юрию Даниловичу, после смерти бездетного князя Ивана Дмитриевича). Подобная традиция получения наследства вскоре устарела и перестала использоваться;
2. Присоединение «выморочных» земель к великокняжеским владениям (например, все то же Переяславское княжество в 1305 г., переданное Михаилу Тверскому в связи с получением им великокняжеского статуса);
3. Передача территорий по инициативе Орды (например, в 1328 г. Сретенская половина Ростовского княжества, переданная Ивану Калите);
4. Плата за союзничество (к примеру, в 1300 г. Коломна, отошедшая во владения Даниилу Московскому после помощи рязанским князьям);
5. Купля (например, Галич, Углич и Белоозеро при Иване Калите);
6. Прямой захват. Такой способ характерен главным образом для московских князей и появился не ранее второй половины XIV в. (самый известный пример — присоединение Новгорода в 1478 г.);
7. Договоренность между князьями без участия Орды. Такие приобретения стали возможны только после ослабления последней и усиления власти московских князей (к примеру, многочисленные договоренности князей относительно Ржевы);
8. Переход князей на положение служебных с передачей своих земель под верховную власть великого князя (к примеру, Таруса, 1392 г.)⁵⁰.

Необходимо понимать, что очень большая часть «примыслов» проходила с одобрения Орды. Все территориальные изменения князья были обязаны урегулировать в ханской ставке, и только со второй половины XIV в. эта практика стала сходить на убыль, пока не прекратилась совсем. Инициатива почти всех переделов исходила непосредственно от князей, их задачей было получить одобрение от хана, а потому в ход шли богатые дары, клевета на соперников и прочие методы политических интриг.

Бытует мнение, что московские князья получали особую поддержку от Орды, что стало одной из причин возвышения Москвы в объединительном процессе русских земель. На самом деле ханы немосковские «примыслы» на всех этапах санкционировали чаще, чем московские⁵¹, так что эта историографическая традиция не вполне убедительна.

Далее хотелось бы более подробно остановиться на истории территориальных приобретений Москвы до окончания правления Ивана III.

Коломна

В 1299 г. умирает рязанский князь Ярослав Романович, упомянутый в летописи как «Пронский»⁵². За княжеский стол начинают бороться его младший брат Константин Романович и сыновья Михаил и Иван Ярославичи. В статье за следующий год в Лаврентьевской летописи мы обнаруживаем сообщение, что осенью Даниил Московский с войском пошел в поход на Рязань и под Переяславлем-Рязанским одержал победу, «много и татаръ избито бысть», а князя Константина захватил в плен⁵³. Судя по сохранившимся жалованным грамотам, рязанским князем после этого стал Михаил, а затем его брат Иван⁵⁴, и к московскому князю они обратились за помощью в свержении Константина. Вероятно, личным уделом пленного бывшего князя была Коломна, и за помощь в походе она отошла к московскому князю⁵⁵. Константин находился в московском плену до 1305 г., когда, судя по сообщениям Троицкой и Симеоновской летописей, он был убит новым московским князем Юрием Даниловичем, накануне вернувшимся из Рязани, где он, вероятно, обсудил судьбу Константина с его племянниками⁵⁶. Таким образом было закреплено присоединение Коломны к московским землям.

Тогда же вместе с Коломной к Москве, по всей видимости, были присоединены земли по р. Лопасне, упоминаемые в завещании Ивана Калиты. В 1353 г. рязанский князь Олег Иванович захватил их обратно⁵⁷. Окончательно эти земли вместе со всем Рязанским княжеством были присоединены в 1521 г.

Переяславль-Залесский

В Переяславле-Залесском с 1263 г. правил один из старших сыновей Александра Невского Дмитрий, в 1277 г., после кончины его дяди, владимирского князя Василия Ярославича, как старший в роду Дмитрий Александрович унаследовал титул великого князя. В 1293/94 гг. младший брат Дмитрия, Андрей Городецкий, выкупил в Орде ярлык на великое княжение и вместе с ярославским князем Федором Ростиславичем при поддержке ордынского войска во главе с братом хана Тохты Дюденем захватил княжеский стол. «Дюденева рать» разорила Суздаль, Владимир, Юрьев, Переяславль, Углич, Москву, Можайск, Коломну и другие города Северо-Восточной Руси, Дмитрий Александрович бежал в Псков, Переяславль-Залесский же занял Федор Ростиславович. Но как только ордынское войско двинулось обратно, Дмитрий Александрович, воспользовавшись политической борьбой внутри самой Орды, обратился за помощью к Ногаю, беклярбеку ее западного улуса. Отряд, отправленный Ногаем, объединенный с войсками Даниила Московского и Михаила Тверского, союзников Дмитрия Александровича, заставили Андрея Городецкого передать великое княжение старшему брату, а ярославского князя — уйти из Переяславля-Залесского. Дмитрий Александрович вскоре умирает, великокняжеский стол по старшинству переходит все тому же Андрею Городецкому. Переяславль-Залесский же остается за сыном почившего князя — Иваном Дмитриевичем⁵⁸. Есть основания считать, что в 1295/96 гг. Андрей Городецкий отправился к хану Тохте за ярлыком на переяславское княжение, Иван Дмитриевич по этому же вопросу отправился к Ногаю и все еще находился у него, когда Андрей Городецкий уже двинулся в Переяславль обратно с крупным татарским отрядом, возглавляемым Неврюем. Союзники Ивана Дмитриевича Даниил Московский и Михаил Тверской встретили это войско и провели во Владимире переговоры, в результате которых Переяславское княжество осталось за Иваном Дмитриевичем. Последний умирает в 1302 г. бездетным, а потому между ближайшими родственниками переяславского князя, его дядями Андреем Городецким и Даниилом Московским, начинается борьба за наследство.

Перед смертью Иван Дмитриевич завещает свой удел Даниилу Московскому, но традиция передачи удела по воле его князя здесь противоречит другой — присоединению «выморочных» земель к великокняжеским владениям. Таким образом, домен владимирского князя постоянно рос, в XIV в. так к нему были присоединены Костромское и Юрьевское княжества.

И пока владимирский князь, рассчитывая на присоединение к его владениям «выморочных» земель, снова отправляется в Орду за ярлыком на переяславское княжение, московский князь занимает удел почившего племянника и оставляет там своего старшего сына Юрия. 5 марта 1303 г. Даниил Александрович умирает, а осенью этого же года из Орды вместе с ханским послом возвращается Андрей Городецкий. В Переяславле-Залесском проводится съезд всех князей, по результатам которого удел было решено оставить за новым московским князем Юрием Даниловичем, но, вероятно, при этом ставится условие, что после смерти великого князя Переяславское княжество уйдет его преемнику⁵⁹.

Через год Андрей Александрович умирает. Главными претендентами на великокняжеский стол становятся Юрий Данилович Московский и Михаил Ярославич Тверской, и оба направляются к хану Тохте за ярлыком. Пока судьба великого княжения и Переяславля-Залесского определялась в Орде, младший брат московского князя Иван Данилович (который позже получит прозвище «Калита») занимает этот город, а со стороны Твери к Переяславлю подходит войско во главе с боярином Акинфом. Москвичи и переяславцы побеждают в бою, Акинф погибает. Тем временем хан Тохта выдает ярлык на великое княжение Михаилу Ярославичу. Тверской князь вскоре идет походом на Москву и закрепляет за собой право княжения в Переяславле. В дальнейшем эта земля упоминается в источниках как великокняжеское владение, а в состав московских владений Переяславль попадет только в 1363 г. вместе со всем Владимирским княжеством.

Можайск

В Симеоновской летописи сразу за сообщением о том, как в напряжении ожидавшие возвращения Андрея Городецкого с ханским решением по поводу их княжества жители Переяславля-Залесского не пустили Юрия Даниловича даже на похороны своего отца, идет другая запись. «И тое же весны Юрьи Даниловичь съ братьею своею ходилъ к Можаиску и Можаескъ взялъ, а князя Святослава ялъ и привелъ к собе на Москву»⁶⁰. Но в реальности обстановка, связанная с кончиной Даниила Московского и неясным положением Переяславля-Залесского, тогда была неблагоприятной для новых военных походов. А. А. Горский выдвинул два предположения относительно того, как Можайск оказался присоединен к Москве. Согласно первому, можайский князь Святослав Глебович выступал в качестве одного из союзников Дмитрия Александровича Переяславского, Даниила Московского и Михаила Тверского (так называемая «проногайская» коалиция русских князей), а потому Дюденева рать разорила в том числе и Можайск. По всей видимости, где-то в период с 1299 по 1303 г. Святослав Глебович захватил Вяземско-Дорогобужское княжество, принадлежавшее его двоюродному брату, а Даниил Московский выступил ему союзником. В качестве платы за помощь московскому князю был отдан Можайск. После смерти Даниила Александровича Святослав Глебович пытался откреститься от прежних договоренностей и вновь занял свой прежний удел. Юрий Данилович пресек попытку отказаться от соглашений с его отцом, и именно этот момент был упомянут в летописи⁶¹. По другой версии, Можайск входил во владения смоленского и ярославского князя Федора Ростиславовича, главного союзника Андрея Городецкого, и в 1291 г., на пике могущества Ногая, с его санкции это княжество было передано московскому князю. В дальнейшем смоленские князья пытались вернуть себе Можайск, но Юрий Данилович закрепил право на Можайск за собой⁶².

В любом случае, похоже, что право на владение Можайском получил еще Даниил Александрович, а в 1303 г. в результате описанного похода это право было закреплено.

Ростов

В 1320-х годах Сретенской половиной Ростовского княжества правил князь Федор Васильевич, а в Борисоглебской — его брат Константин. Более поздние источники по поводу покупки Иваном III в 1474 г. Борисоглебской части Ростова сообщают, что первая половина Ростова была присоединена к Москве еще при Иване Даниловиче⁶³. Но она не вошла в наследство московских князей, так как мы не находим упоминаний Ростова в духовных грамотах Ивана Калиты, его сыновей и Дмитрия Донского. Эта часть Ростовских земель входила в великокняжеский домен и управлялась из Москвы, так как до 1360 г. великокняжеский стол занимали именно московские князья. Но когда после смерти Ивана II Красного ярлык не был выдан его 9-летнему сыну Дмитрию, обе части Ростова были объединены под началом Константина Васильевича, до тех пор управлявшего Борисоглебской частью. Вернув великокняжеский титул в 1362/63 гг., московский князь Дмитрий вернул, судя по всему, и Сретенскую половину Ростова. В Борисоглебской же части при военной поддержке Москвы начал княжить племянник сбежавшего в Углич Константина Васильевича Андрей Федорович⁶⁴, перейдя на положение служебных князей великого князя⁶⁵.

Дмитров

Мнения историков о дате объединения Дмитрова с Московской Русью расходятся. Основываясь на анализе источников, В. А. Кучкин предположил, что таковой является 1360 г.⁶⁶ А. А. Горский же считает датой присоединения Дмитрова 1336 г., так как именно в этот момент Иван Калита отправился в Орду, где он, воспользовавшись связями незадолго до этого умершего дмитровского князя Бориса (1334) с находившимся в тот момент в немилости хана Узбека Михаилом Тверским, выпросил ярлык на княжение в Дмитрове⁶⁷.

Галич, Углич и Белоозеро

Исходя из духовной грамоты Дмитрия Донского 1389 г., его сыновья Юрий, Андрей и Петр получили в наследство Галичское, Белозерское и Угличское княжества, которые упоминаются в этом источнике как «купля деда своего»⁶⁸. В источниках времени самого Ивана Калиты информации об этих «куплях» нет. В. А. Кучкин в качестве аргумента, подтверждающего, что еще до Дмитрия Донского Галичем владели московские князья, приводит подпись на Галицком Евангелии, созданном в 1357 г. «при княженьи великого князя Ивана Ивановича»⁶⁹.

Надо сказать, что «купля» и покупка ханского ярлыка на княжение не являются одним и тем же. Например, Мещера стала «куплей» Дмитрия Донского до 1381 г., но подтверждение прав на эту территорию от хана Василий I получил только в 1392 г. Под «куплей» же понимается проходившая под контролем Орды сделка с местными князьями о передаче доли их суверенных владений. Вероятно, во время одной из поездок в ханскую ставку Иван Калита и закрепил данную «куплю». Галич, Углич и Белоозеро могли быть приобретены как одновременно, так и раздельно⁷⁰.

Юрьев

В 1340 г. Иван Калита умирает, а хан Узбек отдает ярлык на великое княжение его сыну Семену, позже прозванному Гордым. С ним, судя по всему, связано присоединение Юрьевского княжества. Последний князь самостоятельного Юрьевского княжества, который известен нам по летописям, это Иван Ярославич, он упоминается в Рогожском летописце под 1339 г.⁷¹ А в уже упомянутой выше духовной грамоте Дмитрия Донского Юрьев упомянут как великокняжеское владение. А. А. Горский считает, что, вероятнее всего, Юрьевское княжество потеряло самостоятельный статус в 1347—1348 гг., когда, судя по летописным известиям, Семен Иванович совершает поездку в Орду по неизвестной причине. Похоже, что после смерти Ивана Ярославича, о чьих наследниках ни в одном источнике не упоминается, княжество становится «выморочным» и входит в состав великокняжеского домена⁷².

Стародуб

После смерти в 1359 г. московского князя Ивана II разворачивается борьба за великокняжеский титул между его малолетним сыном Дмитрием Ивановичем и суздальско-нижегородским князем Дмитрием Константиновичем. В 1363 г. ставленником Мамая ханом Абдуллой ярлык на великое княжение был отдан Дмитрию Ивановичу. Тогда же, похоже, под власть Москвы вместе со всем Ростовским княжеством была передана и Стародубская земля, чей прежний правитель выступал на стороне Дмитрия Константиновича. В Стародубе теперь же правил служебный князь, подчинявшийся Москве⁷³. Борьба за великое княжение продолжалась еще какое-то время, пока не закончилась соглашением сторон, скрепленным браком между Дмитрием Ивановичем и дочерью Дмитрия Константиновича Евдокией.

Ржева, Фомин и Березуй

Когда в 1350-х годах находящиеся на смоленских землях Ржевское, Фоминское и Березуйское княжества были захвачены литовцами, правители данных уделов ушли на службу к московскому князю. А после того, как эти княжества были отвоеваны обратно в конце 1360-х годов, Дмитрий Иванович вернул Фоминский и Березуйский уделы их князьям обратно, но уже на правах служебных князей. Что касается Ржевы, то она в 1368 г. непосредственно перешла под власть Москвы, что косвенно подтверждается московско-литовскими договорами.

Эти земли в разное время будут еще переходить от Москвы к Твери и Литве, но, в конце концов, в 1449 г., по договору между Василием II и Казимиром IV, эти земли останутся за Москвой⁷⁴.

Тула

«…А что место князя великого Дмитрия Ивановича на Рязанскои стороне, Тула, как было при царице при Таидуле, и коли ея баскацы ведали, в то ся князю великому Олгу не вступати, и князю великому Дмитрию»⁷⁵, — так о Туле говорится в московско-рязанском соглашении 1381 г. У исследователей есть разногласия в интерпретации этого сообщения, но наиболее обоснованной кажется версия, что здесь подтверждаются права московского князя на данную местность. Так как упомянутая в сообщении царица Тойдула была убита в 1360 г., то уход Тулы под власть московских князей можно отнести к периоду 1360—1381 гг.

В дальнейшем Тула еще не раз переходила от одного владельца к другому (помимо Москвы, владельцами этой местности будут Рязань и Литва), но в итоге в правление Василия II окончательно стала частью великого княжества Московского⁷⁶.

«Места татарские и мордовские»

Все в том же московско-рязанском договоре 1381 г. есть еще одно интересное для нас сообщение: «А что Татарская места отоимал князь великии Дмитрии Иванович за себя от татаръ до сего до нашего докончанья, та места князю великому Дмитрию. А что князь великии Олегъ отоимал Татарская от татаръ дотоле же, а то князю великому Олгу та места»⁷⁷. А в договоре уже Василия I с Федором Ольговичем Рязанским 1402 г. формулировка иная: «А что будет отецъ наш, князь великы Дмитреи Иванович, оттаимал Татарьская места и Мордовска места, а ци переменит Богъ татаръ, и та места мне, князю великому Василею Дмитреевичю. А что будет отнял отецъ твои, князь великы Олегъ Иванович Татарьския места и Моръдовския, а та тобе и есть»⁷⁸. Не вполне ясно, о каких именно землях говорится в этом сообщении, видимо речь идет о каких-то татарских «местах» на территории современной Мордовии, но, исходя из содержания этих двух договоров, в 1381 г. они еще находились под властью Москвы, а в 1402 г. — уже нет. Аналогичные сведения повторяются в договорах 1434 г. и 1447 г. Присоединение «татарских и мордовских мест» стоит связывать с периодом совместных действий Дмитрия Ивановича и Олега Рязанского против Орды в 1374—1380 гг., а возвращение их под власть татар происходит в 1382 г. после похода Тохтамыша на Москву. В состав великого княжества Московского эти земли должны были вернуться в период окончательного выхода из-под ига Орды, в 1470-х годах⁷⁹.

Великое княжество Владимирское

В завещании Дмитрия Донского, составленном в 1389 г., сказано: «благословляю сына своего Василия своею отчиною, великим княжением»⁸⁰. Таким образом, отныне великий князь считал великое княжение «своею отчиной», и не выставлял вопрос о его наследовании на усмотрение ордынских правителей⁸¹. Когда же именно Дмитрий Иванович смог добиться этого важнейшего политического решения? Судя по всему, это произошло в 1383 г. во время переговоров в Золотой Орде с Тохтамышем. Подробнее об этих событиях рассказывается в разделе «Москва и Орда» данного пособия.

Мещера, Муром, Таруса

Для выяснения, когда и как Москвой была приобретена Мещера, снова необходимо обратиться к московско-рязанскому договору 1381 г., где эта земля упоминается как выкупленная Дмитрием Ивановичем у местных князей. Но ярлык на Мещеру (и одновременно на Нижегородское княжество, Муром и Тарусу) смог получить только Василий I в 1392 г. Судя по тому, что Мещера не упоминается в духовных грамотах московских великих князей до Ивана III, она долго не входила в их наследственные земли. Каждый новый великий князь был обязан заново получать ярлык на эту территорию. Такую особенность стоит связывать с наличием там этнически смешанного населения и князей татарского происхождения⁸². В Тарусе местные князья до 1473 г. служили (то есть были служебными князьми) Москве, пока Иван III не передаст эти земли в пользование своему младшему брату Андрею Вологодскому⁸³. Муром же безоговорочно вошел в домен московских князей в 1392 г.⁸⁴

Нижний Новгород

Судьбу Нижегородского княжества в XIV—XV вв. нельзя назвать простой. После смерти в 1311 г., судя по всему, бездетного нижегородского князя Михаила Андреевича за его удел в очередной раз начинается борьба между Москвой и Тверью. Выморочное княжество должно было присоединиться к домену великого князя Владимирского, и, пока Михаил Тверской урегулировал этот вопрос в Орде, Нижний Новгород занял младший брат Юрия Московского Борис Данилович. После смерти последнего в 1320 г. нижегородские земли все-таки ушли во владение владимирского князя, которым в тот момент был Юрий Данилович. Через два года великий князь сменяется на Дмитрия Михайловича Тверского, Нижний Новгород соответственно тоже переходит под его власть. После Тверского восстания 1327 г. хан Узбек одну часть великого княжения отдает Ивану Калите, а другую (вместе с Нижним Новгородом) — суздальскому князю Александру Васильевичу. В 1331 г. суздальский князь умирает, а Иван Данилович становится единственным великим князем. Через год после того, как ярлык на великое княжение получил его сын Семен Иванович, в Золотой Орде, предотвращая избыточное усиление московских правителей, из домена великого князя выводят Нижегородское княжество и отдают его суздальскому князю Константину Васильевичу. Примерно на полстолетия Нижний Новгород остается под властью суздальских князей, причем нижегородский стол станет «старшим»⁸⁵.

В 1392 г., когда великим князем был уже Василий I, Нижний Новгород отходит непосредственно к Москве, а городецкие и суздальские князья становятся «служебными». В 1408—1414, 1424—1428 и 1445—1446 гг., в ходе конфликтов с московским князем, при поддержке Орды, им удавалось восстанавливать свои суверенные права над Нижним Новгородом, но после 1446 г. все же Суздаль и Городец тоже вошли в непосредственное владение Москвой⁸⁶.

Козельск

То, как Козельск оказался под властью Москвы, можно только предполагать. Скорее всего, учитывая обстановку в верховских землях в начале XV в., это княжество было отвоевано у Литвы около 1404 г. Город еще неоднократно отходил то к одной стороне, то к другой, пока в 1490-х годах окончательно не был закреплен за Москвой⁸⁷.

Ярославль

Ярославское княжество долго сохраняло независимость, хотя со второй половины XIV в. оно начало дробиться на более мелкие уделы⁸⁸. Отдельные части этого княжества уходят во владение московских правителей, а жена Василия II Мария Ярославна в 1450‑х годах выкупила у ярославцев территорию с г. Романов⁸⁹.

Ермолинская летопись под 1463 г. сообщает, как ярославские князья объявили о чудесных исцелениях от мощей первых местных князей, «но сии чюдотворци явишася не на добро всемъ княземъ Ярославскимъ: простилися со всеми своими отчинами на век, подавали их великому князю Ивану Васильевичю, и князь велики против их отчины подавал им волости и села»⁹⁰. А в жалованной грамоте на села в Ярославском княжестве от 23 марта 1464 г. Иван III уже называет их «моей отчиной». Поэтому почти нет сомнений, что Ярославское княжество было выкуплено этим великим князем в 1463 г., причем, скорее всего, без согласования с Ордой, чье владычество над Русью тогда подходило к концу⁹¹.

Новгород

Новгородская земля со второй половины XIII в., фактически являясь полностью независимой боярской республикой, признавала власть великих князей владимирских⁹².

Долгое время новгородцы проводили собственную политику без оглядки на Москву, но крепнувшее великое княжество искало законного повода для подчинения города. Когда в 1470 г. новгородцы пригласили Казимира IV, правителя Польши и Великого княжества Литовского, на княжение к себе в город, Иван III объявил, что «отчина моя Новгород Великий отступают от мене за короля», и стал собирать поход⁹³. Эти слова хорошо демонстрируют отношение великого князя к фактически независимой республике как к своему владению.

Войска москвичей и новгородцев встретились у Шелони 20 июня 1471 г., и первые одержали убедительную победу. Проигрышу в битве Новгород обязан несогласованностью действий внутри войска, вызванной борьбой между разными социальными группами внутри города. Посадников Новгорода казнили, часть бояр сослали в Москву, а Иван III получил с проигравших контрибуцию в 16 тысяч рублей⁹⁴.

Раздоры между населением разных концов Новгорода продолжались, в 1475 г. Иван III еще раз посетил город, на этот раз с «мирной» целью провести суд.

В 1477 г. дружественные Москве новые посадники пожаловались князю на действия бояр «пролитовской коалиции», проливающих кровь своих политических соперников и планирующих совершить сделку с Литвой. В ответ на это Иван III с большим войском снова идет на Новгород и, не встретив сопротивления, начинает переговоры с новгородцами, большая часть которых не поддерживала антимосковскую политику бояр. В. Л. Янин отмечает, что, после обещания Ивана III не устраивать передела владений, новгородские землевладельцы «испытали чувство облегчения», позволившее им пойти на серьезные уступки великому князю⁹⁵. Так в 1478 г. великий князь московский добился от вольного Новгорода, чтобы он по статусу не отличался от других владений Ивана III.

Тверь

Когда в 1383 г. в наследственное владение московских князей входит великое княжение Владимирское, Тверь начинает позиционироваться как княжество аналогичного статуса с Московским, и вскоре получает наименование «великого княжения Тверского». Потеря им суверенитета происходит в последней четверти XV в. В 1483 г. Михаил Борисович Тверской заключил договор с великим княжеством Литовским, что было расценено Москвой как удобный повод начать вторжение в тверские земли, которое для московских войск проходило успешно. И в 1484 г. Михаил Борисович и Иван III заключили договор, согласно которому отныне Тверь не могла самостоятельно проводить переговоры, а Михаил обязывался подчиняться московским князьям. Вскоре Тверь тайно отправила к Казимиру IV посла, который был перехвачен москвичами, и в качестве ответной меры в 1485 г. Иван III начал новый поход на этот город. Тверской князь бежал в Литву, и 21 сентября Тверь была захвачена⁹⁶. На этом закончилась долгая вражда Москвы и Твери.

Серия русско-литовских войн конца XV — начала XVI в. привела к вхождению в состав Московской Руси также земель, находившихся в это время на границе двух великих княжеств: княжеств верхней Оки, Брянска, Смоленска и других⁹⁷. Еще сохранявшие формальную независимость Псков и Рязань фактически находились в сильной зависимости от Москвы. В начале XVI в. к Московскому великому княжеству были присоединены и они. После образования Речи Посполитой в 1569 г., русско-литовские войны сменились русско-польскими. Отголосками процесса «собирания русских земель» можно назвать разделы Речи Посполитой при Екатерине II, когда ряд земель, издревле входивших в состав Древней Руси, а потом оказавшихся под властью Польши, были включены в состав Российской империи под девизом «Отторженная возвратих» (то есть «Я возвратила то, что было отторгнуто»).

Москва и орда

На момент начала княжения Даниила Александровича в собственном уделе (1263 г.) русские земли уже находились под властью Золотой Орды на правах данника (с XIV в. дань стала называться «выходом»⁹⁸). К этому времени уже была сформирована и система выдачи ханом ярлыков на княжение, а при хане Менгу-Тимуре (1266—1281) улус Джучи (Золотая Орда) стал независим от Монгольской империи⁹⁹. Еще при жизни этого хана произошло возвышение Исы Ногая — беклярбека (наместника хана) на Балканах. Прямой потомок Чингисхана и зять византийского императора Михаила VIII Палеолога, он играл важную политическую роль при дворе Менгу-Тимура, а после смерти последнего отказался подчиниться новому хану — Туда-Менгу (1281—1287), и, имея собственные войска, фактически стал соправителем в Золотой Орде.

Борьба между Ногаем и официальным ханом Туда-Менгу была использована Дмитрием Александровичем в его соперничестве с Андреем Городецким за великое княжение. Эти два князя в течение 1280-х годов боролись за великокняжеский стол и, поскольку Андрей Городецкий пользовался поддержкой сначала Туда-Менгу, а потом его приемника Тула-Буги (Телебуга) (1287—1291), то в 1282 г.¹⁰⁰ Дмитрий Александрович обратился за помощью к Ногаю. Благодаря совместным действиям войск Ногая и князя, союзниками которого стали Михаил Тверской и Даниил Московский, Дмитрий Александрович был восстановлен в правах. В 1291 г. Ногаю удается избавиться от своего политического соперника — хана Тула-Буги, и на золотоордынском престоле оказывается его ставленник — хан Тохта (1291—1312/13). Но новоиспеченного правителя Золотой Орды не устраивало, что представители «проногайской» коалиции русских князей (главным образом это были Дмитрий Александрович, Михаил Тверской и Даниил Московский) обращались за ярлыками на княжение к Ногаю, а не к нему, официальному хану¹⁰¹. Свою роль сыграл и следующий инцидент: в 1293 г. к Тохте на аудиенцию с жалобой на действия Дмитрия Александровича прибыл Андрей Городецкий, ярославский князь Федор Ростиславович и ростовские князья Дмитрий и Константин Борисовичи¹⁰². Как уже говорилось в разделе, посвященном территориальному присоединению Переяславля-Залесского, городецкий князь и его союзники вернулись в русские земли вместе с татарским войском, возглавляемым братом Тохты Туданом, в русских источниках известным как Дюдень, отряд которого, «Дюденева рать», разорил земли не подчинившихся хану князей. Дмитрий Александрович вскоре умирает, великим князем по старшинству становится Андрей Городецкий, который вновь обращается к хану Тохте по вопросу передачи ему ярлыка на княжение в Переяславле-Залесском. В это же время сын Дмитрия Александровича Иван отправляется к Ногаю за помощью в утверждении его князем «отчинных земель». Судя по всему, Ногай в этот раз не стал вмешиваться в дела русских земель, а союзники Ивана Дмитриевича (Михаил Тверской и Даниил Московский) на Владимирском съезде князей в 1296/97 г. признали власть хана Тохты и великокняжеский статус Андрея Городецкого, за Иваном Дмитриевичем же было закреплено право княжить в Переяславле-Залесском¹⁰³. Похоже, что еще до этого бывшие вассалы Ногая получили от своего сюзерена разрешение на сбор дани со своих земель не с помощью ордынских чиновников, а самостоятельно, и на Владимирском съезде в качестве уступки со стороны хана Тохты эта прерогатива была подтверждена¹⁰⁴.

Тем временем вражда между ханом Тохтой и Ногаем вылилась в открытое противостояние и закончилась гибелью беклербека в бою в 1299/1300 г.¹⁰⁵; единовластие в Золотой Орде было восстановлено.

В связи с изменившейся политической ситуацией в 1300 г. в Дмитрове был проведен новый княжеский съезд, на котором не договорились между собой переяславский и тверской князья, и последний стал на сторону Андрея Городецкого, таким образом окончательно порвав союзнические отношения с бывшими коллегами по «проногайской» коалиции¹⁰⁶.

Так или иначе, в ходе борьбы Ногая с официальными ханами Золотой Орды при поддержке великого князя Дмитрия Александровича Даниил Московский начинает все чаще участвовать в решениях судеб других княжеств. После смерти переяславского князя Даниил фактически становится главой «проногайской коалиции». На момент же смерти Даниила в 1303 г. его маленький удел начинает присоединять новые земли и все чаще заявляет о себе на политической арене.

Также известно, что правление Даниила Александровича связано с появлением на службе у московского князя большого числа служилых людей из Черниговского и Киевского княжеств. Увеличение двора московских князей способствовало возможности вести активную внешнюю политику. Существует точка зрения, что одной из причин расширения земель Московского княжества являлась потребность обеспечить содержание увеличившегося количества служилых людей на службе князя¹⁰⁷.

Когда в 1304 г. умер Андрей Городецкий, главным претендентом на получение великокняжеского ярлыка стал Михаил Тверской. Новый московский князь Юрий Данилович решился тоже поучаствовать в борьбе за великое княжение и направился к хану Тохте с делегацией. Одновременно с этим тверичи и москвичи продолжали борьбу за Переяславль-Залесский, но решение Тохты в пользу Михаила Тверского, который вскоре совершит поход на Москву, на какое-то время усмирило притязания Юрия. Однако вскоре в соперничестве между Тверью и Москвой откроется новая страница, связанная с правом княжить Новгородом и Нижегородским княжеством.

В 1312 г. умирает хан Тохта¹⁰⁸, а его преемником становится хан Узбек (1312—1341 гг.). Улус Джучи при новом хане придет к своему расцвету, сам же Узбек покажет себя дальновидным политиком, ловко использующим вражду своих вассалов друг с другом в интересах Золотой Орды, не давая ни одному из княжеств возвыситься над другим. Новый хан не спешил подтвердить великокняжеский статус Михаила Тверского, продержав того в своей ставке продолжительное время. Этим воспользовался Юрий Данилович, возобновив борьбу с тверичами за правом княжить в Новгороде. Действия московского князя не остались незамеченными, и хан Узбек вызвал Юрия Даниловича в Сарай. Тот пробыл в столице Золотой Орды два года, за которые успел добиться от сюзерена благосклонности и ярлыка на великое княжение, хотя в должности великого князя уже был утвержден Михаил Тверской. Кроме этого, Юрий Данилович, будучи вдовцом, женился второй раз, причем на самой сестре хана Кончаке (в крещении Агафья). В 1316 г. с новой женой, ярлыком на великое княжение и отрядом татар во главе с Ковгадыем московский князь вернулся на Русь¹⁰⁹ и вскоре стал разорять тверские земли, вероятно, для сбора средств в оплату ссуды, выданной ему на дары хану для получения ярлыка на великое княжение. 22 декабря 1317 г. в Бортеневе Михаил Ярославич не только успешно отражает это нападение, но и захватывает в плен Ковгадыя (которого с почестями быстро отпустили), младшего брата московского князя Бориса и его жену Кончаку-Агафью, которая неожиданно умирает в тверском плену, и в промосковски настроенных кругах ханского двора начинают ходить слухи, что Агафья была отравлена. Ковгадый и московский князь возвращаются в Сарай, где докладывают о действиях Михаила Тверского. Хан Узбек вызывает тверского князя на аудиенцию и обвиняет его в сопротивлении ханской воле, утаивании части дани, убийстве его сестры и сотрудничестве «с немцами». Как говорится в «Повести о Михаиле Тверском», 22 ноября 1318 г., после месяца пыток, люди Ковгадыя и Юрия Московского казнят Михаила, заживо вырезав сердце¹¹⁰. Реальная причина столь печальной участи тверского князя, видимо, заключается в том, что хан Узбек не мог простить Михаилу Ярославичу его победу над крупным татарским отрядом в Бортеневе, плен Ковгадыя и смерть Кончаки, с санкции Михаила Ярославича или нет. Большую роль в интригах против тверского князя сыграли и сторонники Юрия Московского среди чиновников Сарая, особенно сам Ковгадый, которого автор «Повести о Михаиле Тверском» выставляет главным виновником смерти князя¹¹¹. Кроме того, подобное решение со стороны хана Золотой Орды вполне было в духе его политики, пресекающей объединение князей и провоцирующей раздоры между ними. Именно поэтому Юрию Даниловичу недолго удалось довольствоваться великокняжеским титулом, уже в 1322 г. ярлык был передан сыну Михаила Тверского — Дмитрию Михайловичу.

Московский князь не признал передачу титула и к тому же утаил часть дани, а потому был вызван в Сарай на суд, но хан Узбек медлил с вынесением решения¹¹². У участников событий возникло подозрение, что московскому князю удастся «выйти сухим из воды», но случайная встреча в Сарае Юрия Даниловича с Дмитрием Михайловичем 21 ноября 1325 г., накануне годовщины смерти Михаила Тверского, предопределила его участь. Не справившись с эмоциями, Дмитрий убивает одного из виновников гибели его отца. За самосуд хан Узбек позже казнит тверского князя, а ярлык на великое княжение передаст младшему брату казненного Александру Михайловичу.

Историография нередко рисует Юрия Даниловича как верноподданного золотоордынского хана, а Михаила Тверского — как борца за освобождение Руси от ига. На деле Михаил Ярославич воспротивился ханской воле только один раз, когда, признав передачу великокняжеского титула Юрию в 1317 г., воспротивился нападению войск московского князя вместе с отрядом Ковгадыя на его собственный удел, при этом сделал все возможное, чтобы сгладить этот конфликт с Золотой Ордой, быстро и с почестями освободив Ковгадыя из плена. Как отмечает А. А. Горский, «элементы сопротивления воле (именно воле, а не власти в принципе)» Орды в деятельности Юрия Даниловича просматриваются в намного бóльшей степени, чем в деятельности его современников — тверских князей»¹¹³. Московский князь косвенно не подчиняется решениям Сарая, пытаясь утвердиться на княжеском столе в Великом Новгороде и выморочном Нижнем Новгороде, править которыми — прерогатива великого князя, то есть в тот момент Михаила Тверского. После 1317 г. он утаивает дань от Орды и в 1322 г. отказывается признавать передачу ярлыка на великое княжение Дмитрию Михайловичу. В любом случае, в условиях нестабильной благосклонности ордынских ханов московское княжество при Юрии Даниловиче пережило сложный этап, во время которого был создан важный прецедент — получение ярлыка на великое княжение московским князем. После этого события потомки Даниила имели все основания бороться за лидерство в Северо-Восточной Руси¹¹⁴.

Отдав ярлык на княжение Александру Михайловичу, хан Узбек заодно отправил в Тверь отряд во главе со своим двоюродным братом Чолханом (Щелканом). В 1327 г. тверичи подняли восстание против по-хозяйски ведшего себя здесь татарского отряда. Провести карательную операцию хан Узбек велел новому московскому князю Ивану Даниловичу Калите и суздальскому князю Александру Васильевичу. По имени одного из татарских темников Федорчука, этот поход упомянут в источниках как «Федорчукова рать»¹¹⁵. Тверь и Кашин были разграблены, тверская княжеская семья бежала, а ярлык на великое княжение хан Узбек разделил между двумя главными участниками похода — московским и суздальским князьями. Это неординарное решение было связано, видимо, все с той же линией поведения хана в отношении русских князей — не допускать чьего-либо усиления. В 1331 г. Александр Васильевич умирает, и единственным великим князем становится Иван Калита. Московский князь неоднократно с щедрыми дарами навещает Сарай и проводит политику, полностью лояльную к Орде. Но внезапная благосклонность хана к опальному тверскому князю, позволившая восстановить Александра Михайловича в правах в 1337 г., всерьез озаботила московского князя. Перемену настроения в отношении хана Узбека к Ивану Калите можно объяснить тем, что после смерти своего соправителя московский князь не только получил права над всеми русскими землями, находившимися под игом Орды, но и обязательства по сбору дани, с которыми видимо уже не так успешно справлялся, как раньше. Возвращение на политическую сцену главного соперника спровоцировало новое посещение Иваном Даниловичем ханской ставки; ему, похоже, пришлось использовать все свое красноречие, чтобы доказать ненадежность Александра Михайловича в качестве вассала, после чего мнение хана Узбека о тверском князе диаметрально изменилось, и в 1339 г. Александр Михайлович и его сын Федор были казнены. В 1340 г. умрет и тяжело болевший Иван Калита. В Золотой Орде было принято решение передать ярлык на великое княжение его сыну Семену, но, остерегаясь чрезмерного усиления московского княжества, хан Узбек выделил Нижегородское княжество из великокняжеского домена и передал его суздальскому князю Константину Васильевичу. В этот раз хан не стал использовать Тверь для конфронтации с Москвой, так как теперь тверские князья имели прочные литовские связи¹¹⁶.

Оценивая политическую роль Ивана Калиты, нужно сказать, что ему приходилось подчиняться железной воле хана Узбека, не терпевшего непокорности, в то время как предшественники Ивана Даниловича на московском престоле могли себе позволить некоторое своеволие в отношениях с ханами, пользуясь двоевластием и его отголосками в самой Золотой Орде¹¹⁷. Стоит отметить, что Иван был первым из московских князей, кто смог сохранить великое княжение вплоть до конца своей жизни¹¹⁸.

В 1341 г. хан Узбек умирает, на престоле утверждается Джанибек (1342—1357), который продолжает начатую отцом политику и подтверждает великокняжеский титул за Семеном Ивановичем. Московский князь пытается у нового хана получить ярлык на Нижегородское княжество, но Джанибек отказывает ему. В остальном же под прикрытием лояльной Золотой Орде политики Семену Ивановичу удается добиться ряда территориальных приобретений к своим владениям. Важной вехой во взаимоотношениях Орды и Москвы является и то, что в 1348 г. Джанибеку со стороны Литвы пришло предложение предоставить войско для совместных действий против Семена Ивановича. Но хан не стал идти против своего верного вассала¹¹⁹.

После смерти Семена Ивановича в 1353 г. главными претендентами на великокняжеский стол становятся его брат Иван Иванович (Красный) и князь нижегородский и суздальский Константин Васильевич. Несмотря на широкую поддержку кандидатуры Константина, хан Джанибек в 1354 г. все же отдал ярлык на великое княжение московскому правителю¹²⁰.

В 1357 г. Джанибек был убит своим сыном Бердибеком, занявшим ханский престол¹²¹. В истории Золотой Орды началась «великая замятня» — период междоусобицы, которая в итоге приведет к расколу Золотой Орды и выходу из-под власти татаро-монгол ее вассалов, в том числе и русских княжеств.

Сыновья Ивана Калиты, Семен и Иван, за время своего правления укрепили положение Московского княжества как одного из главных на политической сцене Северо-Восточной Руси, но не окончательно закрепили за своим уделом великое княжение, как покажут события, случившиеся сразу после смерти Ивана Красного¹²².

Смерть Ивана Ивановича Московского в 1359 г. совпала с убийством Бердибека, новым ханом стал Кульпа, которого через 5 месяцев тоже убили, а его место занял Навруз¹²³. Этот хан принял важное решение отдать ярлык на великое княжение суздальскому князю Дмитрию Константиновичу, а не малолетнему сыну Ивана Красного Дмитрию. Но не успел еще Дмитрий Константинович приехать из Орды во Владимир для утверждения своей власти, как Навруза убивает Хызр, и еще до того, как вернувшиеся в Сарай князья успели получить ярлыки у нового хана, теперь уже убивают и Хызра. Происходит частая смена правителей, ни один из которых не обладал достаточным талантом для объединения все более дробящихся политических группировок внутри ханской ставки. В условиях явной политической нестабильности в Золотой Орде на первый план начинает выходить темник Мамай, который, по замечанию Г. В. Вернадского, «не имея прав на трон, вынужден был использовать одного из Джучидов в качестве марионеточного хана»¹²⁴. Тем временем московский и суздальский князья вступили в открытый бой друг с другом, в результате которого победителем остался Дмитрий Иванович. К 1363 г. в Орде более или менее стабилизировалось положение Мамая, который фактически стал править западным улусом Золотой Орды. Он неоднократно захватывал Сарай, но не мог его удержать за собой¹²⁵.

Одним из последствий «великой замятни» явилось и политическое разделение Западной и Восточной Руси, когда усиливающееся Великое княжество Литовское стало захватывать примыкающие к нему русские земли, воспользовавшись неразберихой в самой Орде, которая еще недавно контролировала обе части Руси и считала их неотъемлемой частью своих владений¹²⁶. Экспансия литовского князя Ольгерда на юг привела к ряду стратегических побед над татаро-монголами, включая знаменитую битву на Синих водах (1362 г.).

У князей восточных русских земель в это время тоже происходят важные изменения в политике. Если раньше никто и не думал не подчиняться воле хана, если не считать случаев конфронтации между князьями, когда одна из сторон поддерживалась татарами, то теперь частая смена правителей Золотой Орды негативным образом повлияла на авторитет сюзерена среди своих подданных. К марионеточным ханам Мамая же в летописях можно встретить пренебрежительное отношение¹²⁷. Поэтому в 1374 г., когда Мамай в очередной раз потерял Сарай и потребовал «выход» (то есть дань) от московского князя для поддержки своих войск в борьбе с соперниками в Золотой Орде, тот отказался. Проходит несколько съездов князей, на которых все больше русских правителей признает великокняжеский титул за московским князем и соглашается выступить единым фронтом против татар, как в случае обороны, так и в случае наступления. Даже такие исторические соперники московских князей, как тверские князья, заключили договор, согласно которому обязались не принимать ярлыка на великое княжение, даже если в Орде его будут им предлагать.

Разгневанный неподчинением его воле, Мамай с 1374 г. неоднократно ведет войска на русские княжества. Наиболее известны битвы на р. Пьяне, где он одержал победу, и на р. Воже, где победителем стало московско-рязанское войско, но Мамай вскоре в отместку за свое поражение нападает и сжигает Переяславль-Рязанский. К 1380 г. Мамай собирает внушительные силы, заключив союзнический договор с великим князем литовским Ягайло. Рязанский князь Олег Иванович после недавнего сожжения его столицы не решился пойти против Мамая, а потому тоже стал его союзником. Ордынский темник направил к Дмитрию Ивановичу послов с требованием возобновить выплату «выхода» в размере, существовавшем при хане Джанибеке. Московский князь, чтобы сгладить конфликт, был готов согласиться на выплату дани, но в размере последних договоренностей 1371 г., уступавших по размерам тем, что были при Джанибеке. Веря в несокрушимость своего внушительного войска, Мамай не стал продолжать переговоры¹²⁸.

Как известно, на Куликовом поле Дмитрий Донской и его союзники в 1380 г. одержали победу над войском Мамая. Тот с остатками сил был готов повторно выступить против русских князей, но был вынужден вернуться в свои владения, которые захватил новый сарайский хан Тохтамыш. Подчиненные Мамая перешли на сторону нового хана, а сам Мамай вскоре был убит. Таким образом, победа в Куликовской битве не только не позволила Мамаю возобновить с Русью даннические отношения, но и невольно помогла главному политическому сопернику темника — новому хану Тохтамышу, который объединил две разрозненные части Орды. Дмитрий Донской и другие князья, приняв в конце 1380 г. послов от Тохтамыша, с почестями отправили их в Сарай с дарами, но не стали выплачивать «выход». Именно для возобновления сбора дани в 1382 г., а совсем не в отместку за поражение Мамая, Тохтамыш и организовывает внезапное нападение на Москву, и ему удается обманом взять столицу, разоряет другие города Северо-Восточной Руси. При этом часть войска татар потерпела сокрушительное поражение у Волока Ламского, и вскоре Тохтамыш был вынужден отозвать свои отряды, остерегаясь прихода отсутствовавшего до этого в Москве Дмитрия Донского с подкреплением. Хоть это и было победой ордынских войск, но она не была триумфаторской, все участники событий чувствовали нестабильность ситуации. Тохтамыш вызвал московского князя в Сарай для вынесения решения о ярлыке на великое княжение. Для этих же целей в Сарай вызвали Михаила Тверского, поспешившего на аудиенцию к хану. Дмитрий Донской же не торопился с приездом и, в конце концов, выждав внушительную паузу, отослал в Орду старшего сына Василия, который привез «выход» за два года, накопившийся за годы правления Тохтамыша с 1380 г. Открытым остался вопрос о долге за «выход», который не выплачивался Орде с 1374 г., и его выплату можно было обеспечить только в условиях сохранения великого княжения за Москвой. Тохтамыш, готовившийся к масштабной войне с Тимуром, нуждался в деньгах, а потому принял решение оставить Дмитрия Донского великим князем, причем в этот раз, по-видимому, данный титул был закреплен за московскими князьями навсегда. Как отмечает А. А. Горский, «в 1383 г. был достигнут компромисс: хан Тохтамыш сохранил за собой позу победителя, но Дмитрий оказался в положении достойно проигравшего»¹²⁹.

После победы на Куликовом поле, когда русские войска оказали сопротивление узурпатору Мамаю, московский князь не противился власти Тохтамыша, законного правителя Золотой Орды, но в течение двух лет осторожно пытался избежать выплаты дани. Тохтамыш своим походом на Москву пресек эту попытку, и великий князь продолжил выплату «выхода», таким образом восстановив привычное положение дел¹³⁰. При этом за годы своего правления Дмитрию Ивановичу удалось добиться признания (сначала со стороны Великого княжества Литовского, потом — Твери, а, в конце концов, — и самой Орды) того, что великокняжеский титул отныне был закреплен за московскими князьями. Это стало крупнейшей политической победой.

Василий I станет первым великим князем, получившим этот титул сразу после смерти отца без санкции Орды. В самой Орде в это время политическая обстановка становится все более нестабильной: поражение от войск Тимура, постоянная смена ханов, появление нового темника-узурпатора Едигея, совершившего в 1408 г. новый поход на Москву. Василий I в отношении Орды продолжал придерживаться политической линии отца, избегая конфликтов со все еще грозной силой, но во время очередного витка «замятни» вел себя как независимый правитель¹³¹.

В годы правления Василия II политическая нестабильность в Орде вышла на новый уровень — вместо хоть и частой, но смены единовластного правителя, теперь Улус Джучи начал дробиться на более мелкие ханства. Формально подчиняясь хану Сарая (теперь эту область русские источники называют Большая Орда), фактически правители ханств вели самостоятельную политику. Василий Темный, не пытаясь оспаривать право «главного царя» на вассалитет русских земель, на равных боролся с остальными «цесаревичами» за политическое влияние и использовал их в своих интересах¹³². Кроме этого, Василий II стал первым князем, которого русские источники называют «царем» (при этом продолжая так же обращаться к хану Большой Орды), а в общественно-политической сфере Московской Руси все чаще появляются мысли о несовместимости звания главного православного государства (после падения Византии) с татарским игом. Эта идея получила распространение во время правления Ивана III и была закреплена выдвинутой концепцией «Москва — Третий Рим», а также женитьбой Ивана Васильевича на Софье Палеолог. Разногласия московского князя с ханом Большой Орды относительно размера дани приведут к походу хана Ахмата на Москву в 1472 г., окончившимся неудачей для ордынского правителя. Победа москвичей закрепится в 1480 г. стоянием на р. Угре. Даннические отношения Москвы и Орды прекратятся навсегда.

Великое княжество литовское как соперник Москвы в объединении русских земель

Еще на рубеже XII—XIII вв. население Восточной Прибалтики во многом отличалось от своих соседей, более развитых феодальных государств. На территории будущей Литвы только к этому времени складывается аллодиальная система землевладения и социальная структура во главе с князем и его дружиной¹³³. Кроме этого, жители литовских земель дольше других европейских народов оставались язычниками, хотя жили в окружении уже несколько столетий крестившихся государств — православной Руси и католической Польши. Католические миссионеры неоднократно интересовались этим регионом, но очень быстро миссионерская деятельность представителей католической церкви здесь сменяется завоевательной. В 1202 г. в новообразованной Риге был создан орден Христова воинства (Орден меченосцев), который с относительным успехом начал экспансию на прибалтийские племена¹³⁴. Но чем дальше на юг шли войска крестоносцев, тем больше они встречали сопротивление от только что сформировавшегося Литовского государства, где разрозненные прибалтийские племена под своей единоличной властью объединил князь Миндовг. В 1236 г. при Сауле (возможно, это современный г. Шауляй) войска Миндовга разгромили крестоносцев. В следующем году остатки ордена меченосцев вынуждено объединились с Тевтонским орденом. Таким образом возникла Ливонская ветвь Тевтонского ордена, или Ливонский орден¹³⁵. Походы крестоносцев на Литву на время прекратились. Но Ливонский орден по-прежнему оставался грозной силой, и в 1248 г., когда внутри Литовского государства назрел конфликт между Миндовгом и его родственниками, орден начал оказывать поддержку оппозиции князя. В этом вопросе на одной стороне с ливонцами оказался и галицко-волынский князь Даниил Романович, женатый на сестре Товтивила, племянника и главного соперника Миндовга. Но действующему литовскому князю удалось расколоть собравшуюся против него коалицию, пообещав Ливонскому ордену принять христианство по католическому образцу. В 1251 г. он и его приближенные крестились, а спустя два года Миндовг получил от римского папы королевскую корону, тем самым став первым и единственным в истории королем Литвы¹³⁶.

Продолжившиеся разногласия с Ливонским орденом из-за территорий, а также сопротивление, которое оказывали подвластные Литве племена, не желавшие так просто отказываться от верований предков, привели к новому конфликту Миндовга с крестоносцами. Сам князь вернется в язычество, избавится от христиан в своем государстве и погибнет от рук заговорщиков в 1263 г.

Во время формирования Литовского государства контакты с Русью в основном сводились к набегам первых на земли ослабленных в междоусобной войне княжеств и ответным походам со стороны вторых. Так, например, Новгородская I летопись сообщает, как в 1203 г. черниговские Ольговичи «победиша … Литву, избиша их 7 сот и 1000»¹³⁷. Затем мелкие набеги сменяются крупными, четко спланированными кампаниями в княжества, не имеющие общей границы с Литвой. В результате одной из таких, когда войска прибалтийцев в 1248 г. вторглись на территорию Владимиро-Суздальского княжества, в битве на р. Протве погибает московский и владимирский князь Михаил Хоробрит; но для литовцев этот поход в целом тоже оказывается неудачным. Воспользовавшись разрухой, царившей на Руси после татаро-монгольского нашествия, Литве в 1238—1239 гг. удалось захватить и удержать за собой часть смоленских земель.

Очень интересен вопрос о том, когда Полоцк подчинился Литве. В. Л. Янин обращает внимание, что еще в 1191 г., заключив мир с Новгородом, полоцкие князья обсуждают вместе с новгородцами планы похода на Литву, то есть в этот момент Полоцк и Литва находятся по разные стороны баррикад. Но уже в 1198 г. полочане вместе с литовцами нападают на новгородские Великие Луки. С тех пор начинается непрерывная серия набегов на соседние русские земли, и, по всей видимости, плацдармом для этих нападений служила Полоцкая земля¹³⁸. Следовательно, Полоцк был в подчинении Литве где-то на отрезке между 1191 и 1198 гг., оказав существенное влияние на строительство будущего Литовско-Русского государства. Но относительно ухода Полоцка под власть Литвы существуют и другие точки зрения, одна из которых приписывает это событие к середине XIII в.¹³⁹

После смерти Миндовга на литовском престоле происходит частая смена правителей. Несмотря на это, в окружении переживавших удельный период Руси и Польши Литовское государство продолжает крепнуть. В то время как Русь страдала от татаро-монгольского нашествия и последующих набегов ордынцев, основным противником Польши и Литвы являлись крестоносцы, что заставляло координировать силы этих государств для совместной борьбы с Орденом. Этот союз оказался плодотворен и для включения части русских земель в формирующееся Великое княжество Литовское, по мнению исследователей, окончательно сложившегося при Гедимине (1316—1341).

В правление этого князя путем династических браков, военных захватов или приглашений на княжеский стол было присоединено большое количество древнерусских земель. Когда зятем последнего витебского князя стал сын Гедимина Ольгерд, к территории Литвы автоматически добавился Витебск. Влияние Гедимина распространилось также на Киев и Минск. Кроме этого, Гедиминовичи участвовали в борьбе с Польшей и Венгрией за «галицко-волынское наследство». Во время правления Ольгерда (1345—1377) к Великому княжеству Литовскому присоединились Поднепрские волости, Мстиславская земля и чернигово-северские земли¹⁴⁰. Кроме этого, Ольгерд в 1368—1372 гг. совершал походы на Москву, оказывая поддержку соперничавшей с ней Твери.

На присоединенных землях Литва не меняла привычного для славян уклада жизни: социальное положение бояр и горожан оставалось тем же, не происходило никаких притеснений по религиозному признаку, продолжали действовать нормы древнерусского права, а фактически государственным языком остался древнерусский. Единственное отличие заключалось в смене правителя из Рюриковичей на одного из Гедиминовичей, которые в обязательном порядке принимали православие и интегрировались в жизнь подчиненного княжества. Севшие на княжеский стол в тех или иных присоединенных русских землях Гедиминовичи быстро становились из «чужих» «своими», и их связь с Вильно (столицей Великого княжества Литовского), как правило, ограничивалась только выплатой дани, обязательством участвовать в совместных походах и принадлежностью к правящему роду, чем в случае необходимости можно было пренебречь и пойти против официальной политики Литвы, если нарушались реальные интересы удельных князей¹⁴¹.

В 1368 г., воспользовавшись политическим кризисом внутри Золотой Орды, наступившим после смерти Джанибека и Бердибека, Ольгерд совершил поход на юг, в татарские земли, где встретился с ордынскими войсками и одержал убедительную победу в битве при Синих водах. В 1380 г. отпор монгольским войскам смогли дать и силы древнерусских князей во главе с Дмитрием Донским. В этой битве сыновья к тому моменту уже умершего Ольгерда встали по разные стороны: Андрей Ольгердович вместе с братом Дмитрием бился за Москву, а Ягайло должен был помочь Мамаю, но не успел соединить свои войска с татарскими.

Как известно, в ходе междоусобной войны, разразившейся в Литве после смерти Ольгерда, искавший поддержку в том числе и у Москвы Ягайло рассматривал идею женитьбы на дочери Дмитрия Донского и принятия православия в качестве официальной религии Великого княжества Литовского, но в итоге предпочел более выгодный для себя вариант — брак с наследницей польского трона Ядвигой. Приняв католичество и став польским королем Владиславом II, Ягайло сохранил за собой титул верховного князя Литвы, но реально в этой части объединенного в 1385 г. так называемой Кревской унией польско-литовского государства стал править его двоюродный брат Витовт (1392—1430), с чьим именем связывают расцвет Великого княжества Литовского¹⁴².

Могущество Витовта дошло до того, что он успешно вмешивался в перипетии «великой замятни», царившей в Орде, назначая и укрывая на территории Литвы своих ставленников в ханы.

В 1386 г. Витовт подчинил Смоленск (с 1401 г. был короткий период независимости этого региона от Литвы, а в 1404 г. Смоленск снова вошел в состав Великого княжества Литовского почти на столетие). Большую роль Витовт сыграл в событиях борьбы между малолетним Василием II и его дядей Юрием Дмитриевичем. Скоропостижно скончавшийся Василий I был женат на дочери Витовта Софье, поэтому литовский князь решил заступиться за внука и добился закрепления его прав на московском великокняжеском престоле¹⁴³, что на время отсрочило феодальную войну в Московской Руси.

Победа над Тевтонским орденом в Грюнвальдской битве (1410 г.) принесла Литве закрепление за ней территории спорной Жемайтии. Эти и другие приобретения Великого княжества Литовского во время правления Витовта способствовали тому, что к 1430 г. территория княжества достигла наибольших размеров за всю его историю, и при этом в основном территорию державы составляли русские земли, хотя собственно Литва была плотнее заселена¹⁴⁴.

После династической войны, наступившей после смерти Витовта, в конце концов к власти в 1440 г. пришел сын Ягайло Казимир, занявший одновременно престол и Литвы, и Польши. Для правления Казимира IV и его наследников была характерна бóльшая ориентация на западную политику, чем воспользовалась Москва, начав процесс присоединения к своему домену восточных земель Великого княжества Литовского.

В XV в., в условиях существования двух центров, объединяющих русские земли, княжества и города-государства, еще сохранявшие независимость, активно использовали перипетии литовско-московских отношений в своих целях. Особенно в этом отношении выделялись Тверь, Новгород и Псков. Тверичи имели прочные династические связи с Литвой и нередко их использовали в конфликтах с Москвой. Псков и Новгород, в которых не было закрепленных княжеских династий, исходя из собственных интересов приглашали на службу то русских, то литовских князей. Московская знать начала обвинять города-государства в измене и попытках перейти под власть «латинян». В итоге их независимость закончилась присоединением к Великому княжеству Московскому сначала Новгорода (1478 г.), а затем и Пскова (1510 г.).

В самом Великом княжестве Литовском после заключения так называемой Кревской унии и провозглашения католицизма официальной религией исповедовавшие православие подданные оказались в невыгодном социальном положении. Но в конце XV в. русские бояре стали обладать теми же привилегиями, что и польская знать: отныне они тоже могли заниматься государственной службой и участвовать в дипломатической деятельности, сохраняя свой язык и религию¹⁴⁵. Теперь подданные Московского княжества в случае конфликта со своим сюзереном уходили на службу в Литву, эта же схема работала и в обратную сторону. Такие переходы знатных родов от одного правителя к другому только добавляли поводы для конфликтов между двумя великими княжествами.

После присоединения Новгорода Иван III взялся за отвоевание у Литвы русских земель, прямо заявив о необходимости включения в Великое княжество Московское Полоцка, Витебска и Смоленска. При великих литовских князьях Александре (1492—1506) и его брате Сигизмунде I (1506—1548) происходит целая серия московско-литовских войн, закончившаяся присоединением к Москве Вязьмы, черниговских и новгород-северских земель, а затем и Смоленска. В 1537 г. между воюющими сторонами был заключен мир, хотя отношения между государствами еще долго оставались напряженными¹⁴⁶.

Отношение к Великому княжеству Литовскому как сопернику Москвы в деле объединения русских земель у исследователей неоднозначно. Так, В. Т. Пашуто считал, что рассматривать это государственное образование как центр собирания древнерусских земель изначально неправомерно. Использовав страх западнорусских княжеств перед крестоносцами и Золотой Ордой, литовцы, сами не гнушавшиеся набегами на эти земли, предоставляли защиту подчиненным княжествам. Так «возникало этнически сложное государство, о равноправии славянской и литовской частей которого не может быть и речи»¹⁴⁷. Это была федерация, в которой русские земли находились в подчинении у собственно литовской¹⁴⁸.

Была ли вообще у правителей Великого княжества Литовского цель объединить русские земли — вопрос пока дискуссионный¹⁴⁹.

Рост и заселение Москвы в XII—XV вв. история строительства Кремля

В самом центре Москвы, на холме у Москвы-реки, более восьми столетий возвышается Кремль. История Кремля и его построек отражает этапы возвышения Москвы, ее превращения в центр обширного государства.

Первоначально на месте современного Кремля было небольшое укрепление на холме у впадения реки Неглинной в Москву-реку. Историки и археологи считают, что это укрепление было двухчастным. Меньшая его часть, занимавшая самый мыс Боровицкого холма, обращенная к устью Неглинной, имела небольшие размеры и служила общинным центром. Вторая, бóльшая укрепленная часть города, занимала более высокую округлую часть Боровицкого холма, ограниченную с востока оврагом. На этой территории располагались жилые дворы и хозяйственные постройки. В этой части города также существовал некрополь.

Говоря о начальном периоде истории города Москвы, нельзя не упомянуть о так называемых «Повестях о начале Москвы», которые дошли до нас в нескольких версиях в рукописях XVII в., возможно, восходящих к более ранним преданиям. Одна из них носит название «О зачале царствующаго великого града Москвы, како исперва зачатся». Этот литературный памятник является записью легендарного сюжета, рассказывающего об обстоятельствах основания Москвы Юрием Долгоруким. Главным героем легенды выступает некий боярин Стефан Иванович Кучка, который по преданию был первым владельцем Москвы. В тексте повествуется о том, что Юрий Долгорукий по пути из Киева во Владимир попадает на территорию владений боярина Кучки. Боярин не оказывает должного почтения князю и даже оскорбляет его, за что и получает наказание. Юрий Долгорукий убивает боярина, его детей (двоих сыновей и дочь) отсылает своему сыну Андрею Боголюбскому во Владимир. Далее на месте владений боярина Кучки Юрий Долгорукий основывает деревянный город и называет его по реке «Москвой». В конце легенды рассказывается, что дочь боярина и ее братья устроили заговор против сына Юрия Долгорукого, в результате чего Андрей Боголюбский был жестоко убит¹⁵⁰.

Основано ли это легендарное повествование на действительных фактах или нет? Был ли город насильственно захвачен Юрием Долгоруким либо это лишь красивая легенда, созданная для того, чтобы поставить столицу Руси в один ряд с Римом и Константинополем, которые так же, по преданию, были основаны на крови? Пока что в исторической науке нет единого мнения по этим вопросам. Так или иначе, с именем Юрия Долгорукого связано первое упоминание о строительстве крепостной стены в Москве.

Московский Кремль при Юрии Долгоруком

В 1156 году Юрием Долгоруким были заложены новые укрепления, расширившие территорию Кремля. Крепостная стена Юрия Долгорукого слила воедино обе части прежнего поселения. Город был окружен глубоким рвом, который имел в основании 40 метров и до 8 метров в глубину. Археологами была обнаружена своеобразная бревенчатая конструкция, которая служила для крепления вала — три ряда бревен, скрепленных поперек лежащими крюками¹⁵¹.

На валу находилась стена из деревянных срубов, так называемые «заборола», высотой до трех метров. На стене располагались две—три башни. Длина земляного вала и деревянных стен древнего Кремля достигала 1200 метров. Ворот в Кремлевских стенах было не меньше двух—трех. Одни ворота выходили на улицу, ведшую к пристани на Москве-реке, другие — к устью Неглинной, третьи, если таковые были, находились у входа на торговую площадь. В большой, по тем временам, крепости была церковь Иоанна Предтечи, княжеский двор, дворы бояр, жилые и хозяйственные постройки.

Военная задача крепости совмещалась с растущей ролью Москвы как центра ремесла и торговли. Крепость окружали дворы ремесленников. Со временем их становилось все больше. Они были как на Боровицком холме, так и под стенами крепости на берегу Москвы-реки, на так называемом Подоле, который переходил в Великий посад. Этот посад, стиснутый с севера болотистой местностью, шел по левому берегу Москвы-реки. Недалеко от кремлевских стен располагались торг и пристань.

Со второй половины XIII века встречаются упоминания об основании в Москве первых монастырей, что свидетельствует о возросшей уже к этому времени роли Москвы. Князем Даниилом Александровичем были основаны Даниловский и Крутицкий монастыри. В конце XIII в. недалеко от Кремля был учреждён Богоявленский монастырь.

Московский Кремль при Иване Калите

Большую роль в укреплении и развитии Москвы сыграл Иван Данилович Калита. В его княжение Москва приобретает совершенно новый облик и статус великокняжеской резиденции. В 1326 году в Москву из Владимира по предложению Ивана Калиты перенес свою кафедру митрополит всея Руси Петр. Это событие стало поворотным в истории укрепления позиций московского княжества. Так город становится постоянной резиденцией не только князей, но и митрополитов «всея Руси». Поддержка церкви высоко подняла авторитет московского князя и способствовала ему в достижении первенства среди других удельных князей. Как пишет М. Н. Тихомиров, «трудно переоценить политическое значение переноса митрополичьей кафедры из Владимира в Москву. Старая традиция связывала для русских людей представления о “царствующем граде” с тем местом, где жили государь и митрополит. Пышные богослужения по случаю поставления в епископы, когда в столице собирались высшие иерархи из других городов, постоянные сношения с Константинополем и с княжескими столицами на Руси, встречи и проводы митрополитов и епископов, одним словом, блестящие церковные церемонии, до которых были падки средневековые люди, сделались достоянием Москвы. Можно было не признавать притязаний московского князя, но нельзя было под страхом отлучения игнорировать митрополита»¹⁵².

Возросшей роли Москвы как центра русского православия должен был соответствовать ее архитектурный облик, — в Кремле начинается масштабное строительство. В 1326 г. митрополит Петр основал первый каменный храм — Успенский собор. На Успение Пресвятой Богородицы — 15 августа 1327 года — храм освятили. Первый Успенский собор был четырёхстолпным, одноглавым, воспроизводящим традиции владимиро-суздальского зодчества. «Наименование собора Успенским говорит о стремлении великого князя и митрополита иметь соборный храм по образцу Успенского собора во Владимире», — отмечает М. Н. Тихомиров. Ученый пишет: «Так в XI—XII вв. соборные храмы больших городов, являвшихся одновременно резиденцией епископов, наименовались по византийскому образцу в честь Св. Софии. Это, так сказать, древнейший слой церковных воименований»¹⁵³.