Первая мировая война, 1914—1918

Первая мировая война подвела итог всему предшествующему развитию европейских стран, включая Российскую империю, открыв качественно новый этап их дальнейшего существования. Она коренным образом изменила европейский государственно-политический ландшафт, с политической карты исчезли четыре империи (Российская, Германская, Австро-Венгерская и Османская), произошли системные изменения в социальных, экономических, политических институтах и отношениях, масштабные сдвиги в интеллектуальном и культурном пространствах. Война выступила мощным стимулом развития научно-технической мысли, новых технологий и форм организации производства.

В советской историографии Первая мировая войны десятилетиями находилась «в тени» революции 1917 г. и рассматривалась главным образом в контексте поиска причин возникновения и становления коммунистического режима. Сегодня она рассматривается не только и не столько в качестве прелюдии «Великого Октября», но как эпохальное событие, приведшее к социально-экономической и политической трансформации Евразии и значительной части остального мира.

Зарубежная историография в первые послевоенные десятилетия разрабатывала преимущественно политические, дипломатические и военно-стратегические аспекты истории войны. Главным предметом исследований стала проблема ответственности и виновности за развязывание войны¹, а также стратегия и тактика ведения боевых действий. Ситуация начала меняться в 1960-е гг. на фоне осмысления опыта Второй мировой войны и расширения корпуса опубликованных источников. Теперь доминирующими направлениями выступили социальная и экономическая история, а одним из центральных вопросов — взаимосвязь и взаимообусловленность войны и революционных событий в Германии, Австро-Венгрии, России и Турции.

Тема «Россия в Первой мировой войне» в западной историографии традиционно относится к числу маргинальных. Первое специальное исследование такого рода — монография британского историка Нормана Стоуна о Восточном (русском) фронте — вышло в свет только в 1975 г.² В последние десятилетия особый интерес западных исследователей вызывают как раз экономические, социальные и политические процессы в российском тылу³. Особо заметим, что по устоявшимся в западной историографии традициям роль России в войне и ее вклад в конечную победу Антанты, как правило, приуменьшаются; вооруженным силам России, их участию в боевых действиях, а также политическим и социально-экономическим процессам, происходившим в этот период, нередко даются предвзятые оценки, граничащие с мифотворчеством.

На рубеже 1980—1990-х гг. начался третий, современный этап развития историографии Первой мировой войны, ведущим направлением которого явилась так называемая культурная история⁴. Общей тенденцией западной школы изучения войны стал переход от национально замкнутой историографии к глобальному взаимодействию историков на фоне укрепления позиций англо-американских исследовательских практик⁵.

В рамках каждого из выделенных этапов преобладала собственная исследовательская парадигма. На первом этапе таковой стала модель «войны наций», согласно которой мировой конфликт 1914—1918 гг. рассматривался как логическое продолжение и завершение «долгого» XIX века. В ходе второго этапа война изучалась уже скорее как конфликт между обществами. Это позволило значительно расширить предмет исследования, проследить, как повлияли на исход боевых действий социально-экономические процессы в странах-участницах, раскрыть взаимосвязь между войной и последовавшими в ряде стран революциями.

В настоящее время преобладающим направлением является изучение «человека на войне». Нынешнее поколение ученых исследует «войну солдат», «войну жертв», что во многом обусловлено попытками осмыслить трагическую историю XX века в целом, проследить взаимосвязь между Первой мировой войной и возникновением тоталитарных режимов. Наибольших успехов международная историография добилась в изучении фронтового опыта в целом и насилия в частности, воздействия войны на организацию тыла и коммуникативные практики и, особенно, коллективную память (коммеморацию) Великой войны.

Распространенное у нас в стране представление о Первой мировой войне, как о «забытой» странице российской истории⁶, применимое к общественному сознанию в целом, тем не менее не означает, что отечественные историки не занимались исследованием этого эпохального события. Уже в советский период, несмотря на идеологические ограничения, сложилась содержательная историография. За последние же десятилетия в свет вышли десятки публикаций исторических источников, сотни статей и монографий, историографических исследований⁷.

В последние годы произошли качественные изменения самой исследовательской парадигмы, что, в свою очередь, привело к возникновению новых направлений в историографии⁸. Вслед за зарубежными коллегами российские ученые обратились к изучению вопроса о том, насколько война изменила общественное сознание, поведенческие стереотипы населения, способствовала росту протестных настроений.

При этом речь идет не только о солдатах или военнопленных⁹, но и о жителях прифронтовой полосы, беженцах, дезертирах — иными словами, о значительной части населения России, чью жизнь перевернула война¹⁰. Примечательно появление работ о положении женщин в трудную военную пору¹¹. Война стала вызовом и для общественных организаций¹², и для политических партий разных направлений¹³. Все больший интерес вызывает повседневная жизнь в России в годы войны¹⁴, настроения различных социальных и национальных групп¹⁵. Особой сферой исследований массового сознания времен войны стало изучение восприятия образа врага в русле военно-исторической антропологии¹⁶.

Начало войны: кто виноват?

Общепризнанно, что Первая мировая война явилась и первой информационной войной в истории человечества, важной составной частью которой стал вопрос о непосредственном виновнике мирового вооруженного конфликта. Идейные битвы по этому вопросу грянули почти одновременно с залпами на фронтах. С первых дней войны правительства воюющих стран начали спешно издавать сборники своих дипломатических документов, призванные обелить себя и возложить ответственность за войну на противника.

Проблема виновности в развязывании войны стала одним из ведущих сюжетов официальной пропаганды и публицистики воюющих стран. 231-я статья Версальского мирного договора, подписанного в июне 1919 г. в том числе германской делегацией (которая, правда, пыталась протестовать, настаивая на дополнительном и непредвзятом изучении вопроса о виновнике), устанавливала, что война «была навязана» Антанте «агрессией Германии и ее союзников». Казалось, что исторический вердикт — обвинение держав Тройственного союза в ответственности за Первую мировую войну — окончателен и бесповоротен. На деле же этот вопрос на десятилетия вперед превратился в предмет ожесточенной научной полемики, политических дебатов, журналистских рассуждений и общественных споров. В середине 1930-х гг. русские эмигранты, бывшие фронтовики, для которых ответственность Германии за развязывание Первой мировой войны была аксиомой, с изумлением узнали о результатах анкетирования профессиональных историков в США. 108 из 215 опрошенных возложили вину за войну на Антанту и лишь 107 — на державы германского блока¹⁷.

Базой для шаткого консенсуса, достигнутого в историографии к концу 1930-х гг., стало признание участниками дискуссии, что Первая мировая война явилась результатом фатальной комбинации неверных оценок и ошибочных шагов всех будущих участников мирового вооруженного конфликта.

Отечественная историография на протяжении советского периода своего существования настаивала на неизбежности и предопределенности мировой войны самим фактом неравномерности экономического и политического развития капитализма и указывала на равную ответственность обеих «групп разбойничьих держав» — Тройственного союза и Антанты — за ее начало¹⁸. Такой подход фактически делал излишними дальнейшие исторические изыскания, и на отечественном историческом небосклоне вопрос ответственности за начало войны вновь возник только в постсоветские времена¹⁹.

Крупнейшим событием мировой историографии в послевоенный период стал выход в свет работ германского историка Фрица Фишера и его последователей в Германии и Австрии²⁰. Опираясь на вновь открытые архивные документы, главным виновником Первой мировой войны эти авторы объявили германское и австрийское имперские руководства, которые в конечном счете действовало в интересах национальных промышленных групп. Историки этой школы доказывали, что цель завоевания мирового господства впервые появилась не в фашистской, а еще в кайзеровской Германии, которая и выступила инициатором Первой мировой войны, неся, таким образом, основной груз ответственности за ее возникновение.

Но данная точка зрения не стала доминирующей в германской историографии. Среди немецких исследователей продолжал господствовать тезис о миролюбии Германии, стремившейся в предвоенные годы лишь вступить в клуб великих держав и защититься от внешних угроз, а в качестве главных виновников развязывания мировой катастрофы фигурировали страны Антанты и, в первую очередь, Россия, которая якобы действовала под лозунгом "Drang nach Westen" ²¹.

Милитаризм и имперская экспансия рассматривались как результат множества почти равноценных внутренних политических и идеологических воздействий. В качестве общих предпосылок мирового вооруженного конфликта исследователи указывали на гонку вооружений, охватившую державы Старого Света, на систему военно-политических блоков как продукт их тайной дипломатии, на воинствующе националистические общественные настроения. Все это фактически предопределяло признание их коллективной, а то и равной ответственности за развязывание войны. Сходные оценки причин и обстоятельств начала войны тиражировали школьные учебники Западной Германии²².

Почти на те же оценочные категории опиралась и американская историография 1960-х — 1970-х гг. Ее главной новацией стало стремление на материале Первой мировой войны выстроить универсальную матрицу механизма возникновения международных кризисов и конфликтов²³. Согласно общей логике исследователей, искать конкретного виновника мировой войны не имело смысла, поскольку в ее основе лежал потенциальный экспансионизм всех ее участников, осложненный страхами и фатальными ошибками политического руководства обоих противостоявших военно-политических блоков.

Стремление выставить агрессором Россию оставило свой след в работах и тех историков, которые изучали военно-политические планы участников мировой войны традиционными методами. Общим для западной историографии стал тезис о стремлении России сохранить статус великой мировой державы, который определял ее поведение на внешнеполитической арене в начале ХХ в.²⁴ Большая часть российского политического класса, установил Доминик Ливен, старалась избежать войны, но стремление элит сохранить за Россией великодержавный статус заставило их ввязаться в мировой конфликт, несмотря на отчетливое осознание сопутствовавших огромных внутриполитических рисков.

В конце ХХ в., по мере усложнения представлений об истоках и причинах крупных вооруженных конфликтов, в западной историографии шло дальнейшее «размывание» ответа на вопрос об ответственных за Первую мировую. Кристофер Кларк считает поиск виновников войны некорректным, поскольку такая постановка вопроса, по его мнению, предполагает допущение, что политическая верхушка европейских держав действовала не ситуативно, а по заранее продуманному плану, чего, на его взгляд, в реальности не было²⁵. Современные западные историки не склонны клеймить кого-либо конкретно за начало военных действий, но «пытаются понять страхи и амбициозные замыслы тех европейских правящих элит, которые принимали судьбоносные решения относительно войны»²⁶.

Современные российские исследователи Первой мировой войны расходятся в оценке целесообразности участия, характера и роли в ней России, но единодушны в том, что ближайшим виновником этого конфликта явились Германия и Австро-Венгрия, гегемонистские устремления которых сделали сползание к войне необратимым²⁷. Вопрос о непосредственных виновниках войны давно утратил былую остроту и отодвинулся на периферию исторических исследований. Продолжают делаться попытки представить главным виновником мировой войны Россию²⁸. Тем не менее, для большинства современных отечественных и зарубежных историков неоспоримо, что непосредственная ответственность за начало войны в 1914 г. лежит именно на Австро-Венгрии и Германии²⁹.

Первая — тотальная?

Первая мировая во многих отношениях и для многих участвовавших в ней стран стала войной тотальной — противостоянием не только армий враждующих государств, но целых наций, войной на их истощение. По мнению большинства исследователей, Первая мировая война явилась переломным моментом в становлении модели «тотальной войны», так как именно в ходе этого конфликта традиционные способы ведения боевых действий были вытеснены тотальными целями, тотальной мобилизацией населения и ресурсов, тотальным контролем.

Уже участники и современники восприняли войну 1914—1918 гг. как вооруженный конфликт, невиданный в истории человечества по своим масштабам, ожесточенности, количеству жертв, по степени мобилизации ресурсов стран-участниц и глобальным последствиям. Ближайшие и долгосрочные последствия войны современники (премьер-министр Великобритании Д. Ллойд Джордж, президент США В. Вильсон, философ О. Шпенглер, социолог П. А. Сорокин и др.) описывали в категориях «громадного пожара, сжигающего все до основания»³⁰. Вызванный ею глобальный кризис, отмечают исследователи, поразил всю западную цивилизацию, включая представления об общественном развитии, сформированные под воздействием Просвещения³¹, и привел к геополитическим подвижкам — к эрозии роли и значения европейской цивилизации, бывшей на протяжении веков главным средоточием и двигателем общечеловеческого прогресса³². С тех пор выражение «общая, с использованием всех ресурсов» (general, all-out), или тотальная война стало кочевать по сочинениям историков, политологов и военных аналитиков³³. В войнах второй половины XIX в. историки обнаружили лишь слабо выраженные, зачаточные «тенденции к тотальности». Образцом тотальной войны была признана Вторая мировая, а ее первая предшественница обрела статус «недостаточно тотальной», хотя и «важной ступени в процессе роста способности войны к мобилизации социумов и к их уничтожению»³⁴.

Общепризнанного определения феномена тотальной войны мировая историография не выработала до сих пор. Несмотря на это, исследователи сошлись на том, что до «полностью тотальной» не дотягивает ни одна из известных человечеству войн. Каковы же главные качественные составляющие концепта тотальной войны? Из множества выделяемых при этом признаков и параметров отметим четыре наиболее важных и часто упоминаемых.

Во-первых, это — цели государства в войне, чрезвычайно широко формулируемые и соответственно «легитимируемые» в глазах собственного населения; последнее предполагает тотальную дегуманизацию противника, превращение его в «экзистенциальную угрозу»; место обычных (ограниченных) политических целей в войне занимает стремление к безоговорочной капитуляции противника.

Во-вторых, методы и способы ведения боевых действий: применение массовыми армиями новейших средств поражения и разрушения, направленных на физическое истребление противника; попрание норм международного права в способах ведения войны, а равно в отношении военнопленных и гражданских лиц.

В-третьих, ориентация на полную вовлеченность страны (всей ее государственной, финансово-экономической, общественно-политической, научной и культурной жизни, ее потенциала и всех видов ресурсов) в войну и соответствующий масштаб уничтожения ресурсов противника; размывание грани между армией и гражданским обществом, между фронтом и тылом; возникновение массового милитаризованного сознания с такими его проявлениями, как асоциальное поведение, пренебрежение человеческой жизнью, открытые и скрытые формы геноцида и так далее.

В-четвертых, стремление власти поставить под свой контроль и милитаризировать все стороны жизни социума; ограничение негосударственного сектора экономики, сворачивание институтов гражданского общества, нарастание авторитарных, диктаторских тенденций в управлении; появление предпосылок для перехода к тоталитарной модели государственного устройства.

Экономика России: от войны к революции?

В начале ХХ в. Россия из страны аграрной превратилась в аграрно-индустриальную державу. Оставаясь крупнейшим мировым производителем и экспортером сельскохозяйственной продукции, Россия по абсолютному объему промышленного производства вошла в пятерку наиболее крупных индустриальных стран наряду с США, Германией, Великобританией, Францией. Доля империи в мировом промышленном производстве, составлявшая в 1881—1885 гг. 3,4 %, возросла к 1896—1900 гг. до 5,0 %, а к 1913 г. — до 5,3 %.

Тем не менее, разница оставалась еще очень значительной: накануне Первой мировой войны Россия производила промышленной продукции в 2,6 меньше, чем Великобритания, и втрое меньше Германии. Что касается Франции, то по абсолютным показателям валового промышленного производства Россия вплотную приблизилась к ней, превзойдя ее по выпуску ряда ключевых видов промышленной продукции: минерального топлива, стали, машин, хлопчатобумажных тканей и др.

Гораздо менее заметными были сдвиги при расчете продукции индустрии на душу населения, что в немалой степени объяснялось чрезвычайно высоким темпом прироста населения страны. Доля России в мировом промышленном производстве далеко не соответствовала доле ее населения среди жителей земного шара (10,2 %). Из отдельных видов промышленной продукции исключение составляли только нефть (17,8 % мировой добычи) и сахар (10,2 %).

Следует, конечно, иметь в виду, что, в отличие от западноевропейских государств, колониальные владения которых были отделены от метрополий морями, Россия представляла собой империю, в которой в едином государственно-территориальном комплексе оказались слиты исторический центр страны и окраины, находившиеся на гораздо более низких стадиях развития. Около 9/10 промышленной и земледельческой продукции империи приходилось на ее европейскую часть. Однако и с этой поправкой следует признать, что Россия в начале ХХ в. только вступила в фазу перехода к индустриальному обществу.

При оценках готовности России к войне многие историки обращаются к функционированию экономики собственно периода войны и именно с этой позиции оценивают ее состояние к лету 1914 г. Но проблема была не только в этом, но и в особенностях управления страной, практике распределения военных заказов и др. Оценка готовности России к войне должна вестись с учетом показателей военного производства накануне и в годы войны. В связи с этим в зарубежной историографии сформировалась следующая точка зрения: предвоенную программу модернизации русской армии в целом осуществить удалось, в годы самой войны военный сектор экономики России исправно функционировал³⁵, а экономические трудности переживали все без исключения воюющие державы. Промышленность Германии, Франции и Италии испытывала не меньшие трудности, чем российская индустрия, вследствие потери значительной части квалифицированных рабочих, мобилизованных в армию.

Серьезной ошибкой стали представления о масштабах будущей войны. Потребности в вооружении и боеприпасах определялись из опыта прежних войн, и прежде всего русско-японской 1904—1905 гг.³⁶ В 1909—1913 гг. был введен территориальный принцип комплектования армии. Срок службы сокращался до 3-х лет в сухопутных частях и до 5 лет на флоте, что увеличивало число лиц, прошедших военную подготовку. Накануне войны численность армии была определена в 1 423 000 человек. За первые четыре месяца войны в армию было призвано 5 115 тыс. человек. В 1915 и 1916 гг. происходили дальнейшие мобилизации. В ряде отечественных исторических исследований отмечается избыточность мобилизации в русскую армию, которая подрывала сельское хозяйство.

Экономическое развитие России

Серьезным вопросом при изучении Первой мировой войны является вопрос о том, в какой мере война сказалась на экономике страны в целом и насколько значим был экономический фактор для крушения империи в 1917 г.?

Вступление в войну вскрыло ряд проблем, связанных с промышленным развитием страны. Началось интенсивное развитие одних отраслей (химической, производство вооружения) и спад в других (горнодобывающей, добыча нефти, сельскохозяйственное машиностроение). Наряду с этим война оказала существеннейшее влияние на структуру промышленности, усилив дисбаланс в развитии и состоянии важнейших ее отраслей. Милитаризация экономики вызвала гипертрофированный рост предприятий, производивших боеприпасы, вооружение и военное снаряжение. Наряду с этим отрасли, обеспечивавшие потребности частного рынка, городского и сельского населения, в годы войны деградировали. Так, практически встало производство ткацкого оборудования, сельскохозяйственных машин и др.

Первая мировая война была первой в истории «войной моторов», отразившей уровень развития техники и технологий, а также организации производства в воюющих державах. С начала войны в России шла активная разработка новых видов оружия. В 1915 г. началось серийное производство траншейных орудий, был сконструирован первый бомбомет. Их отличие от появившихся во время Первой мировой войны минометов Стокста заключалось в том, что в них использовались гранаты, и они не годились для разрушения укреплений противника. В 1916 г. на вооружение артиллерийских частей поступили первые отечественные огнеметы. В 1915 г. в Риге был изготовлен опытный образец гусеничного танка по проекту военного инженера А. А. Пороховщикова. Однако до серийного производства и поступления танков в войска в годы Первой мировой войны дело не дошло. На частных заводах изготавливались самолеты. Но этого было недостаточно, и Россия была вынуждена размещать военные заказы за границей. Вооруженность артиллерийскими орудиями, пулеметами, самолетами и даже винтовками в течение всех военных лет отставала от потребностей императорской армии и от вооружения противника.

Мобилизация существенно ослабила сельское хозяйство страны. Из деревни уходила основная рабочая сила — мужчины трудоспособного возраста и лошади, без которых невозможны сельскохозяйственные работы. К сентябрю 1917 г. в армию было призвано 15,8 млн чел. трудоспособных мужчин, примерно половина от их общего числа (47,4 % в Европейской России, в Западной Сибири — 50 %). По разным подсчетам в годы войны по мобилизациям, реквизициям, закупкам в армию было взято 2,6—5 млн лошадей. В Европейской России поголовье лошадей сократилось с 17,9 (1914 г.) до 12,8 (1917 г.) млн. голов. Без рабочего скота хозяйство становилось недееспособным. Крестьянские и помещичьи хозяйства испытывали недостаток рабочих рук. В крупных хозяйствах использовался труд военнопленных.

Несмотря на трудности военного времени, сельское хозяйство пострадало меньше по сравнению с промышленностью. Посевы 1916 г. были лишь на 5 % ниже, чем в 1909—1913 гг., а урожайность в сравнении с 1914 г. упала всего на 10 %. Оценивая общую ситуацию в аграрном секторе, можно констатировать, что изменения здесь не являлись главной причиной продовольственного кризиса и революции в стране. Но именно война постепенно разрушила целостность аграрного сектора. Война деформировала сознание русского крестьянства, нарушив привычный уклад его жизни и сделав насилие повседневностью³⁷.

Ухудшилось финансовое положение. Расходы на войну только за вторую половину 1914 г. выразились цифрой 2,5 млрд руб., превзойдя издержки на всю русско-японскую войну. Общий же итог ассигнований на военные нужды с августа 1914 г. по февраль 1917 г. составил гигантскую сумму 30,5 млрд руб., или 9 годовых бюджетов 1913 г., последнего мирного года империи³⁸.

Потребовались экстренные меры, чтобы удержать страну от финансового кризиса и обеспечить покрытие военных расходов. Это обеспечивалось главным образом за счет внутренних ресурсов: к середине 1917 г. на военные нужды было израсходовано около 35 млрд руб., из них 7,5 млрд, или около 20 %, получено из внешнего источника (по военным кредитам союзников), а остальные 27,5 млрд — из внутренних поступлений. Положение государственных финансов усугублялось тем, что с целью «отрезвления подданных в годину испытаний» (по выражению «высочайшего» манифеста) правительством с сентября 1914 г. была прекращена казенная продажа крепких алкогольных напитков. Действовавший на всем протяжении войны «сухой закон» лишил государственный бюджет около 700 млн руб. годового дохода.

Одним из главных источников финансирования войны являлась денежная эмиссия. Война вынудила российское правительство, равно как и правительства других воюющих стран, за исключением Великобритании, отказаться от золотого стандарта, то есть от свободного размена бумажных денег на золото. Количество бумажных денег (кредитных билетов) в обращении с 1665 млн руб. в канун войны выросло к началу 1917 г. до 9 103 млн руб., то есть в 5,6 раза³⁹. Накачивание оборота бумажными платежными средствами вело к разбуханию денежной массы при одновременном падении ее реальной стоимости. Покупательная способность рубля к 1917 г. упала вчетверо — до 27 копеек к довоенному уровню, в то время как рост индекса цен превысил уровень 1914 г. в 7 раз⁴⁰. Вместе с тем вплоть до Февральской революции у населения сохранялось доверие к бумажным деньгам, что в определенной степени сдерживало рост цен и темп инфляции.

Влияние военных расходов становилось решающим фактором во всех областях финансового хозяйства. Основные расходы на войну исчислялись по особому военному («чрезвычайному») бюджету и покрывались из специального военного фонда. Государственный долг России (внутренний и внешний) за 1914 — начало 1917 г. вырос с 8,8 до 39,4 млрд руб., то есть в 4,5 раза⁴¹. Наряду с денежной эмиссией внутренние займы стали важным источником покрытия военных расходов. С их помощью правительство получало у населения свободные средства и в то же время ослабляло негативные последствия выпуска бумажных денег. Вплоть до Февральской революции было выпущено внутренних займов на общую сумму 8 млрд руб.

Примерно теми же финансовыми приемами пользовались и другие воюющие страны: во Франции внутренние займы принесли в пересчете на русскую валюту 8,4 млрд руб., в Великобритании — даже 21,5 млрд руб. по довоенному курсу. Правда, эмиссия союзниками по Антанте использовалась в относительно умеренных размерах: во Франции количество бумажных денежных знаков выросло за годы войны в 3,5 раза, а в Великобритании существенно не увеличилось⁴².

Российское правительство активно прибегало и к внешним займам в форме правительственных кредитов, используемых для закупки и оплаты заказов по производству вооружения и обмундирования для русской армии. По имеющимся данным, на февраль 1917 г. общий военный долг России «собратьям по оружию» составил 5,2 млрд руб. Львиную долю (70 %) кредитов предоставила Англия, оттеснившая на второе место Францию — главного финансового партнера России в довоенный период⁴³. Также займы предоставили США, Япония и Италия. Средства займов расходовались на оплату заказов на вооружение за границей.

Война вызвала дезорганизацию экономической жизни всех воюющих государств, нарушив сложившиеся пропорции и связи мирового общественного хозяйства. Оказались прерваны традиционные каналы международного обмена, финансирования и снабжения сырьем. Мировое хозяйство, являвшее собой в начале ХХ в. единый экономический организм, распалось на ряд изолированных друг от друга районов. Всякие платежи с враждебными государствами прекратились механически, а расчеты с союзниками и нейтральными странами были отсрочены.

В целом до Февральской революции 1917 г. имперской России удалось сохранить стабильность финансовой системы и обеспечить финансирование громадных военных расходов.

В первые военные месяцы общее падение промышленного производства составило 19 %. После отступления русской армии 1915 г. и потери промышленности губерний Царства Польского и части Прибалтики произошел спад производства, который вскоре удалось компенсировать. К 1916 г. по сравнению с 1914 г. производство винтовок увеличилось в 11 раз, пулеметов — в 13 раз, пушек-трехдюймовок — в 10, снарядов — в 30 раз⁴⁴. Снарядов стало достаточно, но орудий на фронте по-прежнему не хватало. Кроме того, и противник за это время значительно нарастил свое вооружение.

Что касается экономической политики правительства, то в политических и военных кругах даже после начала войны продолжали господствовать представления о ее скоротечности. По предположениям русского Генерального штаба, масштабные военные действия должны были привести к быстрому истощению воюющих сторон и окончанию войны через 4—6 месяцев, во всяком случае — не более года. Поэтому мало кто задумывался о переводе экономики на военные рельсы. Считалось, что накопленных в мирное время запасов будет достаточно для нескольких месяцев военных действий. Во время отступления русской армии 1915 г. проявились серьезные проблемы, связанные с недостатком вооружения и боеприпасов («снарядный голод»). Для решения возникших проблем в мае 1915 г. было создано Особое совещание для усиления обеспечения действующей армии артиллерией и снарядами. В августе этот вопрос был рассмотрен в Думе и Николай II утвердил решение о создании четырех новых Особых совещаний — по обороне, топливу, продовольствию и транспорту. В их работе участвовали члены Думы, крупные финансисты и промышленники, заинтересованные в выгодном для себя распределении казенных военных заказов. Таким образом, с лета 1915 г. царское правительство более активно стало привлекать частный капитал к распределению оборонных заказов и производству вооружения.

Вскоре возникла всероссийская система военно-промышленных комитетов во главе с Центральным военно-промышленным комитетом (далее — ВПК) под председательством А. И. Гучкова. Инициатива создания ВПК принадлежала представителям промышленности и торговли. На местах в 1915—1916 гг. было создано около 250 областных и местных ВПК. Они выступали в качестве посредников между государством в лице Особых совещаний и крупной буржуазией. Помимо предпринимателей в работе местных ВПК участвовали представители меньшевиков и эсеров. Формально ВПК не претендовали на политическую роль, но в реальности быстро превратились в центры буржуазной и рабочей оппозиции правительству.

В постсоветские времена отечественные и зарубежные исследователи стали все чаще обнаруживать конструктивные элементы в финансово-экономической политике правительства военных лет в противовес обличительным и резко негативным оценкам советского периода⁴⁵.

В годы войны государство методом проб и ошибок искало эффективные механизмы взаимодействия с предпринимателями⁴⁶, пыталось упорядочить работу железнодорожного транспорта⁴⁷, вместе с кооперативными организациями стремилось улучшить продовольственное снабжение армии и тыла⁴⁸.

За годы войны Россия, несмотря на относительное техническое отставание от ведущих экономик Запада, сделала качественный рывок в производстве вооружений.

Однако в целом попытки обеспечить всем необходимым фронт и одновременно преодолеть нараставшие диспропорции между военным и гражданским производством при помощи Особых совещаний не смогли предотвратить нарастания кризисных явлений в экономике. Перевод части промышленности на военные рельсы привел к падению выпуска гражданской продукции и ее удорожанию, что неизбежно отразилось негативным социальным откликом.

Социальные проблемы: беженцы, продовольственное снабжение

На общеевропейском фоне Россия выделялась беспрецедентными масштабами вынужденных перемещений населения, что являлось значимым признаком нового, тотального характера войны. Основной миграционный поток в города и села тыловой России составили беженцы из прифронтовой полосы. Первые потоки беженцев появились летом—осенью 1914 г. во время наступления немцев на Варшаву. Это потребовало от царского правительства выделения средств и решения вопросов устройства беженцев. 14 сентября 1914 г. был создан Комитет для оказания временной помощи пострадавшим от военных бедствий.

Основной поток беженцев пришелся на лето 1915 г. Для беженцев создавались питательные, врачебные пункты, были организованы перевозки по железной дороге. С 1915 г. большую роль в устройстве беженцев играли общественные организации — Всероссийский земский союз, Всероссийский союз городов, государственные организации: «Северопомощь», «Югобеженец», православная Церковь, земские учреждения.

4 августа 1915 г. Ставка Верховного главнокомандующего приняла специальное решение о перемещении беженцев во внутренние губернии России, чтобы не создавать проблем в тылу действующей армии. С ноября 1915 г. вся империя была разделена на 12 районов по устройству беженцев, во главе которых стояли губернаторы. Вводилось регулярное пособие для беженцев. С 1916 г., если беженцы отказывались от предложенной работы, пособие не выплачивалось. Отношение местного населения к проблеме беженцев было различным. Современные исследования содержат примеры как негативного, так и позитивного отношения к беженцам в городах Центральной России⁴⁹.

Общей для всех воюющих стран стала проблема обеспечения населения продовольствием. Мобилизация в армию значительного мужского контингента повсюду негативно повлияла на экономическое положение сельского хозяйства. Великобритания и Франция сумели предотвратить потенциальный продовольственный кризис отчасти за счет наращивания поставок из США, отчасти благодаря тому, что были созданы стимулы для собственных производителей, побудившие их расширить посевные площади и, соответственно, увеличить поставки сельскохозяйственной продукции⁵⁰.

Германия же и Россия не смогли избежать продовольственных затруднений. При этом в России, в отличие от ее главного военного противника, продовольственных ресурсов, несмотря на снижение урожайности, было достаточно, поскольку в годы войны прекратился хлебный экспорт из страны. В отличие от других воюющих государств Россия не вводила нормированное распределение продовольствия. Имевшиеся в стране запасы были способны обеспечить потребности населения. Однако расстройство транспортной системы страны затрудняло доставку уже заготовленного хлеба в районы потребления. Железнодорожная система России с середины 1915 г. стала испытывать беспрецедентное напряжение. На нужды обороны было выделено около 50 % всех перевозочных средств, значительная часть пассажирских вагонов была отдана под санитарные поезда, сократились пассажирские перевозки.

Царское правительство пыталось преодолеть дефицит продовольствия путем ограничения частной торговли и ее замены государственными и общественными распределительными организациями. Несмотря на недостаточную эффективность этих мер, систему жесткого нормирования потребления продовольствия (продовольственные карточки) российские власти применить не решились из-за опасений социального взрыва.

Германия, напротив, осенью 1914 г. ввела единые максимальные цены на хлеб картофель, сахар и жиры, а затем — и карточки.

Это вызвало серьезное недовольство населения и, безусловно, привело к временному росту социальной напряженности, однако для Российской империи отказ от такой политики обернулся катастрофой. В августе 1915 г. были введены твердые цены на хлеб для закупок на военные нужды. В неурожайном 1916 г. правительство попыталось распределить по губерниям обязательства на поставку хлеба. Но в губерниях к этому отнеслись негативно. Например, Тамбовская губернская земская управа, потребовала снижения поставок: «Не считая себе вправе сознательно вести население к бунту и голоду, губернская управа не находит возможным производить разверстку в указанных министром земледелия размерах»⁵¹.

В январе—феврале 1917 г. продовольственное снабжение гражданского населения составило менее четверти намеченного объема. Продовольственные проблемы приобрели в январско-февральские дни 1917 г. наибольшую остроту. Продовольственный кризис зимы 1916—1917 гг. послужил благоприятной почвой для массовых протестных движений, которые в итоге завершились Февральской революцией.

Участие России в Первой мировой войне

6 августа Австро-Венгрия объявила войну России. 4 августа Великобритания объявила войну Германии, а 12 августа — Австро-Венгрии. Война стала мировой.

Согласно военным планам Германии, предполагалось нанести два мощных удара. Первый во Франции, второй — в России. В середине августа германские войска начали продвигаться вглубь Франции, однако Битва на Марне 5—12 сентября 1914 г. закончилась победой англо-французских войск. Стратегические планы германского Генерального штаба были сорваны.

Наступление Германии на Францию заставило французское правительство обратиться к России с просьбой о поддержке. В ответ русское командование срочно перешло к активным действиям Северо-Западного фронта в Восточной Пруссии. Однако, спасая союзников, русские войска под командованием генерала П. К. Ренненкампфа (1-я армия) и генерала А. В. Самсонова (2-я армия) потерпели тяжелое поражение. Оно было вызвано целым рядом причин.

Во-первых, к началу операции русские войска были укомплектованы не полностью.

Во-вторых, после сражения под Гумбиненом Ренненкампф не развил стратегический успех и не продолжил наступление, что позволило немцам провести перегруппировку войск⁵².

В-третьих, в распоряжение германского командования попала перехваченная радиотелеграмма, которая содержала полную информацию о передвижениях русских частей.

В-четвертых, после сражения под Гумбиненом генералы Ренненкампф и Самсонов, считая успех русской армии окончательным, стали двигаться в расходящемся направлении, увлекшись преследованием отступавших немцев, и попали в ловушку. Важно то, что по первоначальному плану операций в Восточной Пруссии, которые составлялись накануне войны, армии Ренненкампфа и Самсонова должны были двигаться навстречу, чтобы окружить противника. Но после Гумбинена командующий Северо-Западным фронтом Я. Г. Жилинский счел операцию выполненной, и изменил первоначальные задачи. 1-я армия Ренненкампфа направилась не на соединение со 2-й армией Самсонова, а к Кенигсбергу, чтобы уничтожить остатки противника.

Это маневр не был полностью безнадежным: успех был возможен в случае стремительного движения к Кенигсбергу. Генерал Людендорф писал, что ситуация полностью зависела от поведения Ренненкампфа: «Если он сумеет использовать успех, одержанный при Гумбинене, и будет быстро продвигаться вперед». Но Ренненкампф продвигался вперед «очень медленно».

Два корпуса 2-й армии Самсонова попали в окружение, многие сдались в плен. Самсонов застрелился. Потери русской армии составили почти 80 тыс. солдат и офицеров.

Такой была цена спасения Франции от разгрома немецкими войсками уже в начале войны.

На русском Юго-Западном фронте 5 августа 1914 г. началась Галицийская битва. Русская армия заняла Львов и Галич. Потери Австро-Венгрии составили более 400 тыс. человек. 28 сентября германская армия перешла в наступление на Варшаву, чтобы поддержать австро-венгерские части в Галиции. Германо-австрийские войска значительно уступали в численном отношении русским, в распоряжении которых было восемь армий.

Битва за Варшаву, которую обороняли сибирские и кавказские части, велась вдоль всей береговой линии Вислы. Немцы были разбиты и отброшены. Но противник 11 ноября возобновил наступление в районе Лодзи. Немцам удалось вклиниться между армиями Северо-Западного фронта. В конце ноября стало очевидно, что обе стороны не имеют достаточных сил для наступления и противники перешли к обороне.

Военные действия в 1914 г., взятие Восточной Галиции заставили командование Центральных держав обратить пристальное внимание на Восточный фронт, чтобы вывести Россию из войны. Противник тщательно подготовил наступление — и в марте 1915 г. русская армия была вынуждена отступить на Северо-Западном и Юго-Западном фронтах. 11 июля 1915 г. Ставка приняла решение оставить Варшаву, чтобы сохранить свободу маневра. 2 августа немцы захватили Елгаву, и линия фронта приблизилась к Риге. Осенью фронт установился по линии Западная Двина — Двинск — Барановичи — Пинск — Тарнополь — р. Прут. Немцы заняли Галицию, Привислинские, часть Прибалтийских и Северо-Западных губерний.

При оценке отступления русской армии в 1915 г. необходимо учитывать, что стратегический план германского наступления предусматривал разгром Северо-Западного фронта. Однако, несмотря на превосходство противника, русские войска сдержали продвижение германских войск; разгромить Северо-Западный фронт немцы не смогли.

В ходе военных действий 1915 г. русская армия потеряла около 2,5 млн убитыми, ранеными и пленными. Среди причин неудач русской армии в кампании 1915 г. можно выделить превосходство противника в вооружении. Например, по количеству орудий противник превосходил русские войска в 6 раз. Имела место недооценка противника главнокомандующим армиями Юго-Западного фронта Н. И. Ивановым, который с опозданием усилил те участки фронта, где готовился германский прорыв. Кроме того, налицо были ошибки командования, которое не сумело грамотно руководить войсками в сложной ситуации. Данные вопросы и соотношение сил подробно были рассмотрены А. А. Керсновским⁵³. Хотя данный труд нельзя считать фундаментальным историческим исследованием, но это весьма качественный популярный очерк по истории русской армии. Он изобилует примерами героизма русских войск, что не так часто встречается в фундаментальных исследованиях.

В конце 1915 г. начала работу 2-я межсоюзническая конференция стран Антанты в Шантильи. Впервые союзники пытались разработать общий план действий союзников. В феврале 1916 г. страны Антанты согласовали общие наступательные операции в мае 1916 г.

Наступление русской армии на Юго-Западном фронте («Брусиловский прорыв»), согласно планам Антанты, должно было стать вспомогательной операцией, обеспечивающей наступление Западного фронта. Параллельно англо-французские войска должны были вести наступление в районе Соммы.

Стратегический план наступления на Юго-Западном фронте отличался новизной:

во-первых, Брусилов отказался от сосредоточения большой группы войск на одном участке и вел подготовку наступления по всей линии фронта, чтобы ввести в заблуждение противника;

во-вторых, чтобы усилить эффект внезапности, он сократил время артиллерийской подготовки;

в-третьих, командующие армиями должны были самостоятельно выбирать направление удара. Операция на Юго-Западном фронте в перспективе должна была обеспечить наступление русской армии на Западном фронте, поэтому главный удар должен был наноситься на смежном направлении на Ковель и Брест.

Там была сосредоточена примерно 1/3 часть русской пехоты. В рамках наступления Юго-Западного фронта было намечено 4 отдельных сражения: прорывы в районах Луцка, Черновиц, Галича, Коломыи. В соответствии с планами Ставки прорывы Брусилова должны были сковать неприятеля на Юго-Западном и обеспечить наступление на Западном фронте под командованием генерала Эверта. Юго-Западный фронт должен был начать наступление 4 июня, Западный — 10—11 июня. Но 15 мая австро-венгерские войска перешли в наступление в Италии, правительство которой обратилось к Николаю II с просьбой ускорить проведение активных военных действий. В итоге Брусилов получил распоряжение о наступлении, которое началось 22 мая. Наибольшее значение имел прорыв 8-й армии в районе Луцка под командованием А. М. Каледина. 15 июня была окончательно разгромлена 4-я австро-венгерская армия эрцгерцога Иосифа Фердинанда, а русские войска продвинулись на участке фронта в 80 км на глубину 65 км. Этот успех развить в полной мере не удалось, так как сроки наступления Западного фронта были перенесены, и Эверт перешел в наступление только 3 июля. Плохая координация военных действий с союзниками привела к тому, что активизация англо-французских войск (операция на р. Сомма) началась почти месяц спустя после Брусиловского прорыва. Запоздавшее наступление Эверта в районе Барановичей провалилось. После неудач Эверта Ставка признала основным Юго-Западное направление, но повлиять на ситуацию кардинальным образом уже было невозможно: русская армия прекратила наступление в августе 1916 г.

Значение «Брусиловского прорыва» можно оценить с разных точек зрения. В ходе всей Первой мировой войны наступление на Русском фронте и в районе Соммы обеспечило переход стратегической инициативы в руки Антанты и приблизило поражение Германии. Российская империя не смогла полностью использовать все преимущества прорывов русской армии. Сам Брусилов именно так оценил значение наступления:

Никаких стратегических результатов эта операция не дала, да и дать не могла, ибо решение военного совета 1 апреля ни в какой мере выполнено не было. Западный фронт главного удара так и не нанес, а Северный фронт имел своим девизом знакомое нам с японской войны «терпение, терпение и терпение». Ставка, по моему убеждению, ни в какой мере не выполнила своего назначения управлять всей русской вооруженной силой. Грандиозная победоносная операция, которая могла осуществиться при надлежащем образе действий нашего верховного главнокомандования в 1916 г., была непростительно упущена⁵⁴.

С точки зрения военного искусства, была успешно применена на практике идея комплексного наступления на разных направлениях, которая впоследствии использовалась во Второй мировой войне.

Во время Первой мировой войны русские войска показали примеры стойкости и героизма. В течение длительного времени, во многом благодаря политически ангажированным мемуаристам, подвиги русских солдат были представлены как пропагандистские измышления. Возможно, это было связано с тем, что во время Гражданской войны многие герои Первой мировой служили в «белой» армии, как, например, донской казак Кузьма Крючков. Он стал первым Георгиевским кавалером в Первой мировой войне. Крючков и еще 3 казака были атакованы германским разъездом из 27 человек. Германский разъезд был почти полностью уничтожен. Казаки награждены Георгиевскими крестами.

Во время отступления русской армии из Галиции летом 1915 г. с русскими частями уходило множество беженцев, которые боялись репрессий со стороны австрийцев за симпатии к русским. Описывая это отступление, А. И. Деникин вспоминал: «Помню дни тяжкого отступления из Галичины, когда за войсками стихийно двигалась, сжигая свои дома и деревни, обезумевшая толпа народа, с женщинами, детьми, скотом и скарбом… Марков (генерал С. Л. Марков, в будущем активный участник «белого» движения — А. Б.) шел в арьергарде и должен был немедленно взорвать мост, кажется, через Стырь, у которого скопилось живое человеческое море. Но горе людское его тронуло, и он шесть часов еще вел бой за переправу, рискуя быть отрезанным, пока не прошла последняя повозка беженцев»⁵⁵.

Таких примеров в истории Первой мировой войны множество, но они еще не стали широким достоянием. Более известны описания подвигов неизвестных героев, например, «атака мертвецов» 6 августа 1915 г. у крепости Осовец. Исторически достоверным в настоящий момент признается то, что после газовой атаки русские части потеряли порядка 50 % личного состава, а оставшиеся контратаковали немцев, которые не рассчитывали на сопротивление. В последние годы это событие описывается с массой публицистических подробностей, которые не имеют подтверждения в исторических документах.

Несмотря на героизм, проявленный русскими солдатами в годы Первой мировой войны, памятников этой войны в России не много. Первый памятник погибшим в Первой мировой войне был заложен великим князем Николаем Николаевичем в 1914 г. на о. Валаам. Это храм-памятник погибшим в Первую мировую войну солдатам и офицерам (Смоленский скит). Основными памятниками в течение долгого времени были братские могилы на территории Калининградской области, оставшиеся после сражений в Восточной Пруссии. Наиболее значимым в настоящее время является памятник, открытый в Москве на Поклонной горе 1 августа 2014 г. в честь столетия Первой мировой войны. Следует также отметить памятник в честь легендарного марша «Прощание славянки», открытый 8 мая 2014 г. в Москве на площади между зданием Белорусского вокзала, где указаны две важные для русского народа даты: «1914» и «1945».

Общий экономический ущерб

В первые годы войны, до февраля 1917 г., с экономическими трудностями в целом справляться удавалось. Реальный ВВП России на душу населения к 1917 г. был ниже уровня 1913 г. примерно на 18 %. Если сравнить с экономикой других стран, участвовавших в Первой мировой войне, то степень понесенного урона сопоставима. Накопленный спад ВВП за 1914—1917 гг. в Германии составил более 20 %, в Австрии — свыше 30 %, а в среднем по континентальным воюющим державам — 23 %⁵⁶. Военные противники, таким образом, испытали экономический спад не меньший, а даже больший, чем Россия. Аналогичными были и причины спада, связанные с милитаризацией экономики и свертыванием рыночных механизмов снабжения населения.

Экономический фактор, таким образом, нельзя считать достаточным для объяснения того, почему именно в России, первой из стран Европы, произошла революция в ходе самой войны (в других странах она случилась уже после ее официального окончания). Противники имели военные потери и испытали экономический спад и дефицит продовольствия не меньший, чем Россия. На вопрос о происхождении российской революции 1917 г. и Гражданской войны нельзя ответить без обращения к историческим факторам, характерным именно для России. Очевидно, что революция была следствием не только глобальных экономических предпосылок, но и роста в обществе непопулярности императора и его окружения, падения морально-этических норм из-за девальвации в условиях войны ценности человеческой жизни и др.

В последнее время в российской историографии все чаще встречается взгляд, согласно которому глубинные причины русских революций следует искать не в провалах правительственной экономической политики, а в успехах российской модернизации с сопутствующими ей трудностями перехода от традиционного общества к современному. Нарастание протестных движений стало результатом в том числе и увеличения социальной мобильности, и получения относительно большей свободы, ослабления контроля и усиления общей дезорганизации, вызванной обстановкой мировой войны. Само нарастание кризиса еще не вело фатально к революции, но создавало предпосылки, реализовавшиеся в силу трудностей военного времени, а также противостояния нарождавшегося гражданского общества и власти. Толчком явилась та «взрывчатая смесь воинствующего национализма, ксенофобии и шпиономании», которая получила «необычайное широкое распространение в специфических условиях военного времени»⁵⁷.

В западных исследованиях последних лет также отсутствует распространенный ранее жесткий детерминизм по формуле «революция есть прямое следствие неудачной войны». В «Кембриджской истории России», написанной ведущими представителями англо-американской русистики, обоснованно подчеркивается, что основной причиной военных поражений России в 1914—1915 гг. была не только нехватка снарядов или плохая работа транспорта, но и «человеческий фактор», в частности, несогласованность в действиях войск и промахи в командовании. Тем не менее, несмотря на все тяготы войны, к началу 1917 г. военно-стратегическое положение России благодаря мобилизации тыла улучшилось, и ее поражение далеко не было предопределено⁵⁸.

Вместе с тем, нельзя не признать, что экономический фактор сыграл весьма важную роль в нарастании социального конфликта в России, как до Февральской революции, так и особенно при Временном правительстве. За 1914—1917 гг. значительно ухудшилось качество питания жителей тыла и, соответственно, состояние их здоровья, социальное самочувствие, настроения, ожидания. Реальная заработная плата не перекрывала роста цен на основные продукты питания и предметы первой необходимости. Сокращение потребления в военное время повлекло повсеместное снижение жизненного уровня. Трудности военного быта служили благоприятной почвой для массовых протестных движений, которые в итоге завершились Февральской революцией.

Власть и общество: кризис доверия

Начало войны было отмечено подъемом патриотического движения⁵⁹. 26 июля 1914 г. открылась чрезвычайная однодневная сессия Государственной Думы. Дума заявила о своем единении с правительством. Ярким показателем патриотического единства власти и общества стало создание 12 августа 1914 г. Всероссийского земского союза и 21—22 августа Всероссийского союза городов по инициативе московских общественных деятелей. Целью этих организаций стала координация усилий общественности и власти в деле помощи больным и раненым.

Активную позицию в годы войны заняла Русская Православная Церковь. С началом войны значительное место в деятельности православного духовенства занимала организация помощи армии. 20 июля 1914 г. Синод издал распоряжение «Об учреждении во всех Православных приходах Российской империи Попечительских Советов для организации помощи семьям лиц, находящихся в войсках». Духовенство занималось сбором пожертвований для помощи воинам, раненным и их семьям, устройством лазаретов и обучением желающих уходу за ранеными. В 1914 г. было открыто на церковные средства 679 лазаретов. В среднем по епархиям Российской империи отчисления на нужды войны составляли 3—5 % церковных доходов.

В августе—сентябре 1915 г. Св. Синод принял решение об организации помощи беженцам силами епархиального духовенства. Беженцам выделялись помещения в зданиях, принадлежавших епархиальным учреждениям, оказывалась материальная помощь.

Война трактовалась как борьба с «германизмом» за славянское единство под эгидой России. На фоне патриотических настроений в первое время сократились протестные выступления рабочих⁶⁰. Многие граждане, в том числе представители интеллигенции добровольцами ушли на фронт. В их числе был писатель В. В. Вересаев, поэт Н. С. Гумилев. В. Брюсов, находившийся в Царстве Польском в качестве военного корреспондента, 1 августа 1914 г. написал стихотворение «Польше»:

Опять родного нам народа

Мы стали братьями, — и вот

Та «наша общая свобода»,

Как феникс, правит свой полет.

А ты, народ скорбей и веры,

Подъявший вместе с нами брань,

Услышь у гробовой пещеры

Священный возглас: «Лазарь, встань!» <…>

Простор родимого предела

Единым взором облелей,

И крики «Польска не сгинела!»

По-братски с русским гимном слей!

Однако постепенно в русской литературе война стала все чаще оцениваться как народная и человеческая трагедия. Об этом писали А. Блок («Петроградское небо мутилось дождем…»), С. Есенин («По селу тропинкой кривенькой…»), М. Цветаева («Белое солнце и низкие, низкие тучи…»).

Петроградское небо мутилось дождем,

На войну уходил эшелон...

И, садясь, запевали Варяга одни,

А другие — не в лад — Ермака.

И кричали ура, и шутили они.

И тихонько крестилась рука.

(А. Блок)

Серьезной проблемой стали вспыхнувшие во время войны антинемецкие настроения. Постепенно формировался образ немца-врага, на происки которого было удобно списать трудности и неудачи. Распространялись слухи относительно немецкого засилья при Дворе и возможного предательства самой императрицы. Предприниматели с немецкими фамилиями вынуждены были покинуть Россию. Толпа громила иностранные лавки и немецкое посольство в столице, газеты наполнились угрозами против «германцев». Санкт-Петербург был переименован в Петроград. Уже после «русификации» названия в городской Думе было предложено уточнить название столицы: Город Святого Петра, Свято Петроград, Град Петра Великого, но дальше деклараций дело не пошло⁶¹.

В ходе войны борьба с «немецким засильем» получила законодательное подкрепление. В работах российских и зарубежных исследователей И. Г. Соболева, В. Дённингхауса, Э. Лора и других⁶² рассмотрены различные ее аспекты: ограничения в гражданских правах подданных держав, воюющих с Россией, принудительное переселение немцев-колонистов из приграничных регионов, антинемецкие и антиавстрийские погромы 8—9 июня 1915 г. в Москве и другие вспышки ксенофобии⁶³.

Военные неудачи 1915 г. заметно охладили патриотические настроения. Если в начале войны солдаты писали с фронта: «будем биться до конца», то после неудач 1915 г. тон писем резко изменился: «класть свою голову за то, что другие набивают карманы , быть патриотом — глупо». В жандармских донесениях отмечалось, что «под влиянием военных неудач, стало замечаться недовольство войной и возмущение существующим порядком в государстве»⁶⁴. Антивоенные настроения широко распространялись в обществе. «Мне странно подумать, что трезвые люди способны затеять войну», — писал К. Бальмонт. Ему вторила З. Гиппиус:

В последний час, во тьме, в огне,

Пусть сердце не забудет:

Нет оправдания войне!

И никогда не будет.

(1916)

Весной 1915 г. либералы начинают активно критиковать правительство и настаивают на созыве распущенной царем Думы. Одним из проявлений политического кризиса стала частая смена министров, образно названная В. М. Пуришкевичем «министерской чехардой». За два с половиной года с начала военных действий сменилось четыре председателя Совета министров, шесть министров внутренних дел и четыре военных министра. Назначение и смещение министров всецело зависело от императора, но в годы войны члены Совета министров нередко инициировали смену правительства. Многие царские министры (А. В. Кривошеин, С. Д. Сазонов и др.) выступали с предложениями по изменению состава правительства и, по сути, солидаризировались в этом вопросе с либеральной оппозицией. В июне 1915 г. император прислушался к их мнению и отправил в отставку непопулярного военного министра В. А. Сухомлинова, министра юстиции И. Г. Щегловитова, министра внутренних дел Н. А. Маклакова⁶⁵. Не менее важной проблемой в условиях «министерской чехарды» стало «качество назначений», которое «явно свидетельствовало о деградации высшего правительственного аппарата». Наиболее ярким примером стало назначение на пост министра внутренних дел А. Д. Протопопова, душевное здоровье которого у многих вызывало сомнения.

В 1916 г. на фоне неясной ситуации на фронте, постепенного ухудшения продовольственного положения в стране усиливалось либерально-оппозиционное движение. Центрами оппозиции являлись Государственная дума, Земский и Городской союзы и военно-промышленные комитеты. Открывшаяся 14 ноября 1916 г. осенняя сессия Государственной думы вылилась в настоящую демонстрацию против «темных сил», толкающих Россию в пропасть. Кульминацией заседания стала речь кадета П. Н. Милюкова, обвинившего правительство в военных неудачах России. Оратор не исключал возможности государственной измены со стороны ближайшего окружения императора. Текст выступления был запрещен к публикации, но активно распространялся в списках. Против Милюкова по инициативе Б. В. Штюрмера было возбуждено дело о клевете. В своих воспоминаниях Милюков отмечал, что целью речи было нанести удар по правительству и добиться его отставки. «Я говорил о слухах об «измене», причем в каждом случае предоставлял слушателям решить, «глупость» это «или измена». Аудитория решительно поддержала своим одобрением второе толкование — даже там, где сам я не был в нем вполне уверен»⁶⁶, — отмечал Милюков. Для подтверждения своих подозрений в адрес императрицы — по происхождению немки — он использовал публикации из немецких газет⁶⁷.

Ныне к содержанию и последствиям речи Милюкова обращаются практически все специалисты, изучающие историю России предреволюционного периода. Однако вопрос о соответствии действительности выдвинутых им обвинений остается без должного внимания. Между тем это яркое выступление Милюкова имело огромный общественный резонанс и сыграло заметную роль в дискредитации власти.

Современники по-разному оценивали обоснованность претензий Милюкова к правительству. Часть думских депутатов отмечала, что Милюков справедливо обвинил Штюрмера, другие их отвергали, например, экономист П. П. Мигулин, который писал: «Милюков бросил правительству глупейшее и необоснованное обвинение в измене, когда значительная часть продовольственных и иных проблем — следствие неграмотной законодательной думской деятельности⁶⁸.

После февральских событий 1917 г. Временное правительство создало Чрезвычайную следственную комиссию для расследования противозаконных действий бывших министров и высших должностных лиц Российской империи. Комиссия собрала огромный документальный материал, но не смогла подтвердить популярные во время войны слухи об «измене» царствующего дома и высших должностных лиц России⁶⁹.

В общественно-политических кругах много говорили о «распутинщине» — о негласном влиянии «сибирского старца» Г. Е. Распутина на императрицу, а через нее — на императора. Следует отметить, что «распутинская тема» озвучивалась еще до начала войны, но к 1915 г. приобрела особенно серьезное звучание. Возник заговор с участием представителей самой династии Романовых (вел. кн. Дмитрий Павлович), думских лидеров (В. М. Пуришкевич) и аристократии (кн. Ф. Юсупов), в результате которого Распутин был убит.

Роль Распутина, его влияние на назначения министров, политические решения по-разному оценивались современниками. Имеющиеся в распоряжении исследователей источники (воспоминания, частная переписка, материалы Чрезвычайной следственной комиссии) позволяют утверждать, что появление «сибирского старца» при Дворе дискредитировало царскую власть. По поводу того, насколько сильным было его влияние, как в те годы, так и сейчас не существует единого мнения. Одни полагают, что Распутин, в силу чудодейственной способности останавливать кровь больному гемофилией наследнику престола, приобрел едва ли не решающее влияние на царскую семью и особенно на императрицу, боготворившую «друга» семьи. Другие настаивают на том, что влияние Распутина на государственные дела сильно преувеличено⁷⁰. Сам император в письмах к жене выражал сомнения в способности Распутина давать дельные советы, просил ее не вмешивать «старца» в обсуждение государственных дел⁷¹.

Опасные тенденции во время войны быстро набирали силу, непосредственно угрожая государственности и единству империи. Ни император Николай II, пребывавший в уверенности в своей популярности в народе и в божественном предназначении быть «хозяином земли Русской» (так он написал в анкете Всероссийской переписи 1897 г. о роде занятий), ни силы, опасавшиеся возможного краха страны, оказались не в силах предотвратить грядущую катастрофу. Специфика складывавшейся в России ситуации заключалась в том, что в единый клубок сплелось сразу несколько проблем. Стремление солдат на фронте и народа в тылу прекратить войну любым способом стало ощущаться как жизненно необходимое и безотлагательное. Такое же, как желание радикально решить, наконец, в пользу основной части населения страны — крестьян — вопрос о земле. Эти настроения, которые власть отказывалась замечать, вылились в конце концов (но, вопреки предсказаниям, уже в ходе войны) в социальную агрессию по отношению к правящему режиму.

Некоторые современные исследователи вновь и вновь возвращаются к поиску «виновных» в революции, предлагая в этом качестве то «деструктивную деятельность» все той же российской либеральной общественности, то конспирологическую активность «элит». О. Р. Айрапетов утверждает, что либеральная оппозиция смогла дискредитировать правительство, дезориентировать генералитет и в союзе с последним сокрушить правящий режим⁷². С. В. Куликов штабом революции считает Центральный военно-промышленный комитет, причем ключевую роль в свержении монархии сыграл альянс революционной и общественной «контрэлит»⁷³. С этой точкой зрения солидаризируется Б. Н. Миронов, для которого революция, прежде всего, — результат верхушечной борьбы⁷⁴.

«Верхушечные» версии революции не выдерживают серьезной критики. Это — дань политической конъюнктуре, попытка найти легкие объяснения чрезвычайно сложным процессам, происходившим в революционную эпоху или же стремление представить события тех лет как банальный заговор. Между тем уже взыскательные современники осознавали грандиозный характер перемен, происходивших в России. В любом случае очевидно, что Великая российская революция была бы невозможна без активного участия народных масс, к меняющимся настроениям которых вынуждены были прислушиваться политические лидеры.

Не впадая в излишнюю демонизацию либеральной общественности, можно констатировать, что к февралю 1917 г. сложился «оппозиционный консенсус», который консолидировал разные «элиты» России. Их объединяло неприятие сложившего политического режима, но при этом они не видели реального выхода из положения. Обращение к наиболее упрощенному сценарию дворцового переворота только подчеркивало отсутствие конкретного плана действий. Ведущие политические партии в условиях общеполитического кризиса не смогли выработать адекватной стратегической и тактической линии. Оппозиция внесла свою лепту в свержение самодержавия, однако в феврале 1917 г. она в большей степени неслась «по течению», влекомая стихией толпы⁷⁵.

Любое политическое, социальное, экономическое явление имеет человеческое измерение, причем в кризисные моменты стихийная сила иррационального, подсознательного, инстинктивного в человеке зачастую выходит на передний план. Именно под таким углом зрения рассматривает социально-политические процессы военных лет В. П. Булдаков. По его обоснованному мнению, Февральская революция стала триумфом бунтующей массы над ослабевшей властью, терявшей авторитет и даже веру в саму себя. События того времени вызвали стихию «красной смуты»⁷⁶, война же способствовала дезинтеграции многонациональной империи.

В последние годы вновь вышла на поверхность и подзабытая «конспирологическая» версия, согласно которой втягивание империи в войну, а затем и падение империи связано с происками или заговором внешних (немецких или британских) либо внутренних сил — революционеров, масонов, генералов или кого-то еще⁷⁷. Большинство историков убеждено, что российская власть до октября 1917 г. не помышляла о сепаратном мире с немцами, и верная союзническим обязательствам Антанты была готова продолжать войну до победного конца⁷⁸. Вопреки этому версия о подготовке сепаратного мира представителями ближайшего окружения императора также продолжает жить⁷⁹.

Итак, тяготы войны испытали на себе практически все европейские страны. Но в большинстве воюющих государств проявления социального недовольства были направлены, как правило, против отдельных, наиболее болезненных последствий войны. Лишь изредка случались выступления против социально-политического строя как такового, но, если такие настроения и проявлялись, они либо оперативно подавлялись государственной властью, либо нейтрализовались реформами.

В России верховная власть постепенно утратила остатки былого авторитета. Проявления национального или социального недовольства становились мало контролируемыми, правительству приходилось иметь дело с массовыми протестными движениями. В мирное время, несмотря на многообразие, разнонаправленность и масштабность этих социальных конфликтов, власть с помощью политики «кнута и пряника» была в основном способна их «нейтрализовать» (известным исключением из этого правила были события Первой русской революции, которые совпали с неудачной для России японской кампанией). Однако в экстремальных условиях Первой мировой войны это оказывалось невозможным. В сознании российских рабочих и крестьян в 1917 г. желание покончить с войной и получить землю стало четко ассоциироваться с необходимостью сокрушить главное препятствие: непопулярный царский режим.

Революция 1917 г. в России

Проблемы изучения

В СССР изучение революции 1917 г. было одной из приоритетных тем советской исторической науки, но при этом темой, где доминировали жесткие идеологические и оценочные штампы.

После окончания Гражданской войны появилась потребность осмыслить, что именно и почему произошло в России в «эпоху великих потрясений». Представители Белого движения, оказавшись в эмиграции, занялись поиском причин своего поражения, сваливая вину то друг на друга, то на «неблагодарный» русский народ.

Победителям тоже важно было понять произошедшее со страной, а также найти оправдание революционному насилию. «Самое главное было понять значение, убедиться, что происходящее — не страшный кровавый бунт, а рождение нового мира с другими понятиями человеческих ценностей», — писал по этому поводу писатель Илья Эренбург⁸⁰.

В 1930-е гг. в рамках создания сталинской концепции истории происходит догматизация и мифологизация истории революции и Гражданской войны. Революция и победа большевиков в Гражданской войне трактуются как неизбежная закономерность. Несмотря на то, что процесс установления советской власти в регионах России протекал непросто, сталинская историография амбициозно назвала его «триумфальным шествием Советской власти», используя выражение Ленина. Появлялся культ непогрешимости Ленина и Сталина. Последний становился одним из главных героев Гражданской войны.

Именно в 1930-е гг. создается концепция «двух революций» 1917 г. Февральская революция с 1930-х гг. получила характеристику «буржуазно-демократическая», а то, что сами большевики ранее именовали «октябрьским переворотом», стало называться «Великая Октябрьская социалистическая революция».

Создающуюся с 1931 г. под патронажем партийного руководства страны многотомную «Историю Гражданской войны в СССР» редактировал лично Сталин. Он не только «подправляет» события истории, но и фактически утверждает списки тех, кто достоин попасть на ее страницы в качестве героев и «антигероев» революции и Гражданской войны (характерный пример — негативная трактовка роли Л. Д. Троцкого). В этом труде революция показана лишь как начальный этап ожесточенного военного противоборства Гражданской войны.

В 1960-е гг. ряд историков, представителей так называемого «нового направления» в изучении Октября (П. В. Волобуев, К. Н. Тарновский, А. М. Анфимов и др.) попытались пересмотреть ряд догматических представлений прежних лет. В частности, поставили под сомнение объективную готовность России не только к социалистической революции (страна была отсталой с социально-экономической точки зрения), но и к демократии, что, по их мнению, во многом предопределило ход событий в 1920-е — 1930-е гг., включая сталинскую диктатуру.

Переосмысление опыта революции и Гражданской войны происходило и среди тех активных участников событий, кто вынужден был эмигрировать из Советской России. И здесь с 1920-х гг. под влиянием политических доктрин и вольных интерпретаций (большую популярность среди бывших политиков и генералов получило написание мемуаров) тоже начинают складываться мифы о событиях тех лет. В эмиграции набирала силу героизация лидеров «белого движения», а также объяснение истории 1917 г. с точки зрения теории заговора масонов, евреев, шпионов-большевиков и так далее⁸¹.

Одним из первых С. П. Мельгунов выдвинул версию заговора приведшего к революции⁸², а также подробно рассмотрел версию о финансировании большевиков со стороны Германии.

В 1920-е — 1930-е гг. эмигрантскую историографию выделяло то, что многие эмигранты, писавшие о революции (П. Н. Милюков, В. Чернов и др.), осознавали, во-первых, единство революционного процесса от февраля к октябрю 1917 г. и, во-вторых, ее огромное историческое значение и влияние в мире.

В условиях «холодной войны» исключительное внимание событиям 1917—1921 гг. уделяли западные советологи, стремившиеся разглядеть в революционном времени истоки и характерные черты советской системы в целом. Бесспорным лидером выступил Ричард Пайпс, который за десятилетия изучения этой темы пришел к выводу: чтобы понять русскую революцию достаточно ответить на три главных вопроса: почему пал царизм, почему большевики захватили власть и почему на смену Ленину в качестве лидера в начале 1920-х гг. пришел именно Сталин. По его мнению, самодержавие погубила неуступчивость монархии к реформам, а также русская либеральная интеллигенция, не осознававшая трагических последствий революции. В октябре 1917 г. ее убрал с исторической сцены более сильный политический игрок — расчетливый и жаждавший власти лидер партии большевиков Ленин, а его сменил еще более жестокий и хитрый политический интриган Сталин⁸³. В трактовке Р. Пайпса события революции и Гражданской войны предстают в столь же детерминированном и политически пристрастном виде, как и в «Кратком курсе», с той лишь разницей, что герои «Краткого курса» здесь показаны «антигероями».

Реакцией на антисоветскую заданность работ представителей «тоталитарной школы» стало появление на Западе в 1970-е — 1980-е гг. нового направления историков-«ревизионистов», поставивших своей целью пересмотр сложившейся односторонней трактовки советского прошлого. «Ревизионисты» стремились дополнить политическую историю историей социальной и культурной, показать события «снизу», через восприятие и психологию рядовых людей, учесть региональный разрез и национальный фактор в революции и так далее.

В период «перестройки» в СССР началось и в дальнейшем продолжилось разоблачение советских мифов о революции и Гражданской войне. Были поставлены важные вопросы о том, что Первая мировая война недооценена как ключевая предпосылка революции 1917 г., что в дореволюционной России был сформирован конфронтационный тип политической культуры, предопределивший глубокий раскол общества и ожесточенность Гражданской войны, что в общественном сознании, несмотря на свержение монархии, оставались сильны авторитарные настроения.

Большой шаг вперед сделали в 1990-е гг. исследователи, занимавшиеся историей революции и Гражданской войны в российских регионах. Новаторскими были исследования национального и мусульманского фактора в революции⁸⁴.

Вместе с тем, заполнение «белых пятен» истории довольно часто шло с использованием уже готового антибольшевистского мифотворчества периода «холодной войны». Господствующими в 1990-е гг. стали взгляды представителей упоминавшейся выше «тоталитарной школы». В итоге одни мифы вытеснялись другими⁸⁵. Переписывание истории нередко осуществлялось путем механической перестановки плюсов на минусы (раньше героями были «красные», теперь — «белые») и возведения на пьедестал тех, кто в советские времена считался «антигероями», начиная с императора Николая II и последнего председателя Временного правительства А. Ф. Керенского. Как реакция на советскую историографию, для которой история революции была связана, в первую очередь, с историей партии большевиков и рабочего класса, с конца 1980-х гг. приоритетными темами стала история российского либерализма, царской семьи и контрреволюции⁸⁶.

Показательна современная историография Гражданской войны, которая во многом состоит из работ по истории Белого движения и его лидеров. За незначительным исключением⁸⁷, многие исследования и популярные книги носят апологетический характер. В них проводится мысль о том, что, в противовес большевикам, «белые» выступали носителями демократических и патриотических идей, высокой морали и так далее⁸⁸.

Важной историографической тенденцией является стремление раздвинуть хронологию революционных событий в России, рассмотреть их в более широком историческом контексте. Это, в свою очередь, привело многих российских и зарубежных авторов к убеждению о существовании единой российской революции 1917 г., прошедшей в своем развитии несколько этапов.

В годы перестройки многие запреты были сняты, но при этом взвешенные и объективные оценки событий 1917 г. появлялись постепенно, по мере накопления материала и отхода от прежних оценочных клише. Одним из наиболее важных вопросов стал вопрос о периодизации революции. В настоящий момент большинство исследователей склоняются к тому, чтобы рассматривать революцию 1917 г. в России как единый процесс, переживающий ряд этапов от прихода к власти либералов до установления диктатуры и начала Гражданской войны. Ряд специалистов предлагают рассматривать Гражданскую войну как часть революции, ее заключительную фазу.

Бесспорно, конец февраля — начало марта и конец октября 1917 г. — центральные вехи в истории революции. Выделение этих этапов как особых (пусть даже под названием Февральской революции или Октябрьской революции) имеет право на существование.

Следующей проблемой в изучении революции 1917 г. является вопрос о том, были события Февраля 1917 г. результатом народного выступления или результатом заговора «верхов»? В современной литературе можно встретить конспирологические и религиозно-мистические теории, изображавшие революцию то как «заговор масонов», то как результат «сошествия антихриста», то как разгул «распоясавшейся черни» во главе с узкой группой авантюристов. Популярна ныне и «шпионская» версия, согласно которой революция не имела серьезных внутренних оснований, а была подготовлена и совершена сначала «безответственными либералами», а затем перехватившими у них власть большевиками на иностранные деньги⁸⁹.

Версия заговора в советской исторической науке не пользовалась популярностью. Критике подверглась в свое время работа Н. Н. Яковлева «1 августа 1914 г.», в которой основным двигателем революции в России объявлялись масонские организации. В середине 1990-х гг. ряд специалистов пришли к выводу, что многие политические деятели России в 1917 г. являлись членами масонских лож⁹⁰. Так, по мнению В. И. Старцева, «русские политические масоны сыграли большую роль в усилении революционной ситуации в конце 1916 — начале 1917 гг.»⁹¹. Но в целом версия масонского заговора представляется до настоящего времени спорной уже потому, что крайне сложно провести границу между масоном и политическим деятелем либерального толка, а показать, где решения принимались под влиянием масонских взглядов, а где — под воздействием политических доктрин, практически невозможно.

В настоящий момент доминирующим в исторической литературе остается признание стихийного характера Февральских событий 1917 г.: «Февраль 1917 г. был подготовлен моральным неприятием существующей власти. При этом техническую подготовку восстания никто не проводил — заняться этим было некому, да и было это необязательно. Самодержавие могло рухнуть само по себе»¹³.

Самостоятельный блок в исследованиях, посвященных 1917 г. в настоящее время занимают работы о династии Романовых и о последнем российском императоре⁹³. Исследователи стремятся ответить на вопрос о возможности сохранения монархии в России, о причинах ее крушения и приходят к выводу, что данный политический институт к 1917 г. утратил свою популярность и практически не имел сторонников⁹⁴.

В изучении Октябрьских событий особое внимание вызывает вопрос о роли Германии в финансировании политической деятельности большевиков. С высоты сегодняшнего дня можно сказать, что «пораженческая» позиция Ленина и его сторонников объективно была выгодна Германии и в условиях продолжающейся войны воспринималась как предательская. Важно понять, что В. И. Ленин как революционер-интернационалист не был ни на стороне России, ни на стороне Германии. Он мыслил с позиций интересов международного пролетариата. Начавшаяся в России революция рассматривалась тогда большевиками как «фитиль», от которого должен вспыхнуть пожар мировой революции.

Вопрос о финансировании большевиков рассмотрел В. И. Старцев, который установил, что ряд документов, подтверждающих связи большевиков с Германией, фальсифицирован. Он считал, что «обе революции 1917 г. сделаны не на «немецкие деньги», а самими нашими русскими людьми под русским же руководством»⁹⁵.

Аналогичная ситуация сложилась в зарубежной историографии. Была также исследована и не подтвердившаяся версия о финансировании революции американцами при участии находившегося в эмиграции Л. Д. Троцкого⁹⁶. Не было обнаружено следов иностранного финансирования революции 1917 г. и в британских архивах.

В последнее время появились новые комплексные исследования, например, работа А. В. Шубина, где автор существенное внимание уделил специфике политической борьбы в период от Февраля к Октябрю⁹⁷.

Суммируя современные оценки революции в России в 1917 г., которые доминируют в исторических исследованиях, можно выделить следующее:

1. События февраля — октября 1917 г. рассматриваются как единый революционный процесс, прошедший в своем развитии ряд этапов. Термин «Великая российская революция» вошел в Историко-культурный стандарт преподавания отечественной истории в средней школе, утвержденный Российским историческим обществом, и стал тем самым обязательным для подготовленных на его основе школьных учебников.

2. Хронологические рамки революции в настоящий момент вариативны. Ряд исследователей понимает под революцией события от февраля до октября 1917 г.; иногда в нее включают и Гражданскую войну.

3. Признается преемственность исторического развития от Российской империи через СССР к современной Российской Федерации.

4. Революция рассматривается как сложный период российской истории, приведший к расколу общества на враждующие группы.

По многим вопросам истории революции и Гражданской войны дискуссии продолжаются. За спорами и дискуссиями, однако, нельзя упустить главного: изучение событий революции и Гражданской войны должно в итоге способствовать достижению общественного примирения. Не поиск правого и виноватого, не осуждение одних и оправдание других, будь то либералы, большевики или их противники, а стремление объяснить эту трагическую эпоху и извлечь из нее уроки, чтобы избежать их повторения, — вот что является действительно важным.

Фактическая сторона событий 23—27 февраля 1917 г. подробно и всесторонне освещена в историографии. Заслуживает внимания вопрос о том, почему развитие событий в Феврале 1917 г. было столь стремительным. В исторической литературе выделяется ряд факторов, объясняющих это обстоятельство.

Роль солдат тыловых гарнизонов в развитии революции

К началу 1917 г. только в Петрограде было расквартировано или находились на лечении в госпиталях около 19 тыс. солдат. Внутри страны в целом в запасных полках насчитывалось 1 855 000 человек⁹⁸.

Намечалась их отправка на фронт в марте 1917 г. в связи с подготовкой весеннего наступления русской армии. Тем самым, «внутри страны скопились громадные массы людей, не понимающих, за что им предстоит умирать»^99. Кроме того, в Петрограде было немало «люмпенов»-дезертиров, безработных. 26 февраля начался переход на сторону восставших запасных батальонов Павловского и Волынского полков. 28 февраля Петроградский гарнизон полностью перешел на сторону восставших, что решило исход противостояния в пользу революционных сил.

Продовольственная ситуация в Петрограде

Ухудшение ситуации со снабжением и рост цен подтолкнули к недовольству гражданское население города. За месяц с 15 января по 15 февраля 1917 г. в столице запасы муки уменьшились вдвое¹⁰⁰. Очереди за продуктами появились уже в конце 1916 г. 23 февраля вышедшие на улицы люди, среди которых было много домохозяек, требовали хлеба. В современной исторической публицистике встречаются указания на то, что хлеба в городе якобы было достаточно. Однако градоначальник А. П. Балк 13 февраля сообщал, что подвоз муки в 12 раз ниже обычной дневной нормы¹⁰¹. Эти данные использовались в советской исторической литературе и не подвергаются сомнению в настоящее время¹⁰². Во время февральских событий командующий войсками Петроградского военного округа С. С. Хабалов безуспешно пытался успокоить горожан, для чего расклеивались объявления, что хлеба достаточно. Попытка выдать желаемое за действительное имела отрицательный эффект. К этому моменту бастовало уже 240 тыс. рабочих¹⁰³ и стачка переросла во всеобщую. К требованиям хлеба добавились призывы к прекращению войны и к свержению самодержавия.

Отказ казачьих полков подавлять антиправительственные выступления

Незадолго до начала февральских событий в столицу прибыли с фронта казачьи полки. Первоначально они вместе с полицией разгоняли стихийные митинги, но 25 февраля в их настроениях произошел перелом: были зафиксированы отказы отдельных казаков разгонять демонстрантов, а 27 февраля казаки окончательно отказались стрелять в народ. Это был протест против выполнения казаками полицейских функций. Необходимо отметить, что аналогичная ситуация складывалась в 1905 г., когда использование казачьих полков для подавления антиправительственных выступлений вызвало протест части казачества на Дону.

Недостаточная решительность власти в разгоне демонстрантов

С началом народных выступлений и первых столкновений с полицией С. С. Хабалов сначала не отдавал приказа войскам использовать оружие против демонстрантов. Однако после того, как 25 февраля 1917 г. на Невском проспекте произошли крупные столкновений войск с митингующими, 26 февраля Хабалов все же отдал приказ о применении оружия. Но было уже поздно. Солдаты отказались стрелять в народ и части Петроградского гарнизона присоединялись к митингующим.

Народное восстание распространилось на Москву и другие города Российской империи. В ряде городов смена власти сопровождалась расправами над полицейскими, убийствами офицеров, должностных лиц. В Твери был убит губернатор Н. фон Бюнтинг. Наиболее трагические события произошли в Гельсингфорсе и Кронштадте: там погибли более 100 офицеров. Кровавые расправы над офицерами имеют различные объяснения, и у специалистов нет единой точки зрения по этому поводу. В. П. Булдаков стремление солдат расправиться с офицерами объясняет «желанием отомстить тем, кто «затеял войну»»¹⁰⁴. В Кронштадте находились исправительные батальоны армии и флота, поэтому там протест против офицерства принял радикальные формы. В дни революции распространялся слух, что убийства офицеров организовали агенты немецкой разведки.

В ночь с 1 на 2 марта 1917 г. Временный комитет Государственной Думы приступил к формированию Временного правительства. Лидеры Петросовета оказали ему поддержку. И, хотя в рамках двух организаций произошло организационное разделение левых и либеральных политических сил (Петроградского Совета и Временного комитета Государственной думы), получившее в исторической литературе название «двоевластие», на начальном этапе революции левые и либералы были готовы к сотрудничеству. В то же время их разделяли различные идеологические установки и со временем эти различия сил, взявших власть, не могли не сказаться¹⁰⁵.

2 марта 1917 г. император Николай II принял решение об отречении в пользу малолетнего, больного гемофилией сына — наследника престола. Вечером 2 марта к нему прибыли представители Временного комитета Государственной думы А. И. Гучков и В. В. Шульгин. В их присутствии Николай II неожиданно заявил, что решил вопрос в пользу своего брата Михаила. Такой поступок, продиктованный опасением, что Алексея разлучат с родителями, с юридической точки зрения являлся незаконным. Во-первых, нарушался закон о престолонаследии. Во-вторых, великий князь Михаил Александрович не мог рассматриваться в качестве нового российского монарха, поскольку заключил морганатический брак и потерял права на российский престол. Одновременно Николай II подписал указы о назначении председателем Совета министров князя Г. Е. Львова и Верховным главнокомандующим — великого князя Николая Николаевича¹⁰⁶.

Неожиданный поступок царя вызвал споры во Временном правительстве. Милюков и Гучков считали, что Михаил может царствовать, Керенский и Родзянко предлагали вынести вопрос на Учредительное собрание. 3 марта делегация Временного правительства встретилась с Михаилом, и великий князь отказался от престола до окончательного решения вопроса о государственном строе России. Россия оказалась без царя. Позднее П. Н. Милюков в своих воспоминаниях отмечал, что незаконное отречение в пользу Михаила было политическим трюком со стороны Николая II. В случае изменения политической ситуации он, сославшись на его нелегитимность, оставлял себе возможность вернуть престол.

Легкость, с которой пал трон, подтвердила непопулярность монархии. Февральские события и отречение императора были восприняты с энтузиазмом в разных слоях общества. Быть революционером стало модно, однако насколько искренней была «смена масок» — сказать трудно. Даже великий князь Кирилл Владимирович 1 марта 1917 г. привел в Думу состоявший под его командованием Гвардейский экипаж и заявил о поддержке новой власти. С признанием Временного правительства выступила и Русская православная церковь — до революции главная опора самодержавия.

Февральская революция внесла серьезные изменения в функционирование вооруженных сил страны. 2 марта, в день отречения императора Николая II, газета «Известия Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов» опубликовала «Приказ № 1». Вопрос об авторстве документа и причинах его появления с самого начала вызывал разногласия. Обер-прокурор Св. Синода В. Н. Львов утверждал, что автором приказа был адвокат Н. Д. Соколов¹⁰⁷. Н. Н. Суханов полагал, что приказ был «продуктом народного творчества», а Соколов только составил текст по требованиям «насевших на него солдат»¹⁰⁸. Сам Соколов, по замечанию В. П. Булдакова, от авторства приказа отмежевывался¹⁰⁹. Опираясь на воспоминания Львова, историк В. И. Старцев сделал вывод о том, что Временное правительство было поставлено перед фактом и участия в подготовке приказа № 1 не принимало. Однако нет сведений о выступлении Временного правительства против приказа. В. П. Булдаков считает, что его «следует отнести к «самодеятельным» документам солдат петроградского гарнизона». Временное же правительство, чтобы сохранить в тот момент поддержку гарнизона, вынуждено было приказ признать¹¹⁰.

9 марта Св. Синод обратился с посланием «К верным чадам Православной Российской Церкви по поводу переживаемых ныне событий». В нем содержался призыв довериться Временному правительству. Св. Синод отменил молитву за царскую власть и дал понять, что «принципиальных отличий между царской властью и властью Временного правительства для них нет»¹¹¹.

26 марта 1917 г. Временное правительство выпустило постановление об отмене вероисповедных и национальных ограничений, а затем, несмотря на протесты Синода, издало указ о практически полной смене его членов. Указом 5 августа упразднялась должность обер-прокурора Синода и создавалось новое Министерство исповеданий, главой которого был назначен профессор истории церкви кадет А. В. Карташов.

Одновременно активизировалась деятельность церкви по восстановлению патриаршества. 15 августа 1917 г. в Москве открылся Поместный собор Русской православной церкви, работавший больше года — до 1 сентября 1918 г. Патриаршество было восстановлено уже после перехода власти к Советам. При избрании патриарха прошло несколько туров голосования, пока три кандидата не получили большинства голосов. Среди них были архиепископ Харьковский Антоний, архиепископ Новгородский Арсений и митрополит Московский Тихон. Избрание патриарха состоялось в Москве в Храме Христа Спасителя 5 ноября 1917 г. по жребию. Слепой старец Зосимовой пустыни Алексий вынул жребий с именем патриарха. Им стал московский митрополит Тихон (Белавин)¹¹².

После Февраля 1917 г. меньшевики и эсеры составляли большинство в Петроградском Совете. Весной 1917 г. партия большевиков существенно уступала меньшевикам и эсерам по численности и влиянию. В Советах большевики оказались в меньшинстве. В марте 1917 г. под влиянием Л. Б. Каменева, И. В. Сталина, М. К. Муранова большевики склонялись к поддержке Временного правительства и солидаризировались в этом вопросе с эсерами и меньшевиками. Но в апреле 1917 г. в Петроград из эмиграции прибыл лидер большевиков В. И. Ленин. Началось заметное укрепление позиций большевиков в Советах («большевизация советов») и рост их влияния в народных массах.

На почве политических разногласий летом 1917 г. часть меньшевиков, не согласных с лозунгом продолжения войны, примкнула к большевикам. Также в партию большевиков вошли 4 тыс. членов «Межрайонной организации объединенных социал-демократов» («межрайонцев»). «Межрайонцы» занимали промежуточную позицию между большевиками и меньшевиками, выступая против войны и политики Временного правительства. В эту группу также входил Л. Д. Троцкий, вернувшийся из эмиграции в мае 1917 г. Из-за своей малочисленности межрайонцы не могли претендовать на политическое лидерство, но у них были яркие активные лидеры, в сотрудничестве с которыми были заинтересованы большевики.

Огромное значение большевики придавали пропаганде и агитации на фронте и в тылу, в фабзавкомах и профсоюзах. В этом заключался один из мотивов объединения с «межрайонцами», среди которых были яркие публицисты и агитаторы: Троцкий, Урицкий, Иоффе, Володарский. По мнению зарубежного историка, апологета Троцкого И. Дойчера, весной—летом 1917 г. разногласия между Лениным и Троцким были забыты, взгляды на развитие революции совпали, что дало почву для объединения и вступления Троцкого летом 1917 г. в партию большевиков¹¹³.

Также усилению большевиков способствовали централизованная дисциплинированная организация и наличие яркого, харизматичного лидера — В. И. Ленина.

Дальнейшая ситуация в стране была во многом связана с решением вопроса о взаимодействии разнородных политических сил в рамках Временного правительства. Все последующие составы Временного правительства были коалиционными, при этом постепенно, но стабильно увеличивалось представительство в нем социалистических партий. В основе коалиций лежали попытки добиться гражданского согласия, политического взаимодействия основных сил революции. Однако на деле это привело к бесконечным дискуссиям и недостаточной дееспособности правительства.

Серьезный политический конфликт возник на фоне закончившегося поражением наступления русской армии летом 1917 г. Еще в декабре 1916 — январе 1917 гг. царское правительство по согласованию с Антантой приняло решение о наступлении на русско-германском фронте весной 1917 г. Николай II надеялся, что успешное наступление поможет стабилизировать обстановку в стране. Временное правительство также уповало на то, что боевые действия на фронте наведут порядок в тылу и в армии.

Перед наступлением Временное правительство приняло меры по укреплению дисциплины в армии и поднятию ее боевого духа. 30 мая 1917 г. было принято постановление о наказаниях за самовольный уход с позиций, за отказ от участия в бою. Виновных должны были ссылать на каторгу. Одновременно 13 июня 1917 г. Верховный главнокомандующий А. А. Брусилов отдал приказ о формировании добровольческих частей, которые, как он надеялся, смогут переломить антивоенные настроения в армии и усилить ее боевой дух. По всей стране из патриотически настроенной молодежи формировались батальоны и команды «смерти» (в том числе женские). Следует отметить, что на фронтах Первой мировой войны женщин в строевых частях было крайне мало, каждая из них служила по особому разрешению императора. Одна из них — унтер-офицер М. П. Бочкарева весной 1917 г. предложила создать женские части. Эта идея была поддержана Керенским и Брусиловым. Они считали, что женщины будут служить примером для мужчин, не желающих воевать. 21 июня 1917 г. была создана первая в мире женская воинская часть — «Первая женская военная команда смерти Марии Бочкаревой», а 29 июня было издано положение «О формировании воинских частей из женщин-добровольцев».

К появлению женских частей на фронте солдаты отнеслись скептически. Женские части участвовали в летнем наступлении Западного фронта, понесли тяжелые потери, что повлияло на дальнейшую судьбу женских батальонов — 14 августа 1917 г. новый Главковерх генерал Л. Г. Корнилов предписал использовать женские «батальоны смерти» только для охраны, связи, но не в бою. Поэтому в октябре 1917 г. один из женских «батальонов смерти» охранял вместе с юнкерами Временное правительство в Зимнем дворце. Также на фронте и в тылу весной—летом 1917 г. создавались специальные «ударные» батальоны и полки из георгиевских кавалеров, считавшиеся опорой власти.

16 июня 1917 г. с артиллерийского обстрела австрийских позиций началось русское наступление, на которое возлагались столь большие надежды. 27 июня войска взяли Галич, особенно отличилась 8-я армия под командованием Л. Г. Корнилова. Но к этому времени наступавшие части понесли большие потери, а у следовавшей за ними пехоты наступательный порыв иссяк, и наступление захлебнулось. Ставка и штаб Юго-Западного фронта пытались произвести перегруппировку и продолжить наступление, но не могли найти боеспособные части. Отказ войск выходить на позиции, митинги — все это задерживало перегруппировку сил.

6 июля 1917 г. германские войска нанесли контрудар на Юго-Западном фронте, осуществив Тарнопольский прорыв. Начался беспорядочный отход русских войск, была оставлена Галиция. Армия начала разбегаться. 10 июля только под Тарнополем было задержано до 12 тыс. дезертиров.

Ставка Юго-Западного фронта объясняла провал наступления самовольным уходом солдат из окопов под влиянием агитации большевиков. Но это не было главным. Солдаты давно не понимали, за что воюют. В официальном заявлении утверждалось, что «многие части, получив боевой приказ о поддержании атакованных частей, собирались на митинги и обсуждали, подлежит ли выполнению приказ, причем некоторые полки отказывались от выполнения боевого поручения и уходили с позиций, без всякого давления со стороны противника». Провал июньского наступления привел к разочарованию в деятельности Временного правительства, способствовал росту леворадикальных антивоенных настроений. Современники воспринимали неудачное наступление как катастрофу, значительно усугубившую военное положение страны.

Вечером 3 июля на улицы Петрограда вышли солдаты 1-го пулеметного полка. Их поддержали другие воинские части, рабочие Путиловского и ряда других заводов и прибывшие 4 июля из Кронштадта матросы с требованиями устранения Временного правительства и перехода всей власти в руки Советов.

Формальным поводом к этому требованию стал кризис Временного правительства. Из его состава вышли министры-кадеты, выступившие против утверждения соглашения с Центральной радой и создания на Украине высшего органа управления — Генерального секретариата. Они считали, что это угрожает целостности Российского государства.

Но Петроградский Совет не поддержал демонстрантов. ЦИК Петросовета объявил демонстрацию «большевистским заговором». Вопреки представлениям о давно планировавшемся заговоре, июльский кризис застал лидеров большевиков врасплох. Только около 10 часов вечера 3 июля собрание большевистских организаций в Таврическом дворце решило присоединиться к движению, чтобы «придать ему организованный характер», а 4 июля большевики возглавили демонстрацию под лозунгами передачи власти Советам¹¹⁴. Демонстрация 4 июля была обстреляна войсками Петроградского военного округа. Позиция Петроградского гарнизона и Петроградского совета в июльском конфликте сыграли важную роль и определили его итоги.

Итак, большевиков обвинили в организации демонстрации с целью дестабилизировать обстановку в стране. Министр юстиции П. Н. Переверзев 6 июля опубликовал в газете «Русское слово» статью о связях организаторов демонстрации с немцами. Были выдвинуты обвинения в «шпионаже» и в «получении германских денег» в отношении ряда большевистских вождей, в том числе В. И. Ленина. Ленин с Зиновьевым, скрываясь от ареста, покинули Петроград.

Развитие революции летом 1917 г. было теснейшим образом связано с борьбой между важнейшими политическими группировками и попытками установить в стране сильную государственную власть. Росли разногласия во Временном правительстве. 8 июля 1917 г. министры-социалисты опубликовали программу преобразований под названием «Декларация Временного правительства». В ней предлагалось немедленное провозглашение России республикой и проведение аграрных преобразований. Глава правительства Г. Е. Львов высказался против и подал в отставку.

Начались переговоры о создании нового коалиционного правительства, которое было образовано 24 июля. Ведущую роль в нем играли министр-председатель и военный и морской министр А. Ф. Керенский, его заместитель и министр финансов кадет Н. В. Некрасов. Правительство получило статус «Правительства Спасения революции». С его созданием закончилось существовавшее после Февраля «двоевластие». Советы не противопоставляли себя правительству, а приняли участие в его формировании. На объединенном заседании Центрального исполнительного комитета Советов рабочих и солдатских депутатов и Исполнительного комитета Совета крестьянских депутатов 25 июля была принята резолюция о поддержке нового коалиционного правительства.

В условиях крайне нестабильной политической ситуации в мае—июле 1917 г. началась консолидация правых и крайне правых сил. Они группировались вокруг таких общественных организаций, как «Республиканский центр», «Союз офицеров армии и флота», «Союз георгиевских кавалеров», «Совет Союза казачьих войск», «Союз бежавших из плена». Все они выступали за создание сильной власти, восстановление дисциплины в армии, изменение порядка управления страной. Речь шла об установлении военной диктатуры. Правая группировка видела своим вождем генерала Л. Г. Корнилова.

Керенский и Корнилов были солидарны в вопросе о том, что необходимо использовать армию для подавления «деструктивных сил». Но альянс не состоялся. В. Н. Львов 26 августа сообщил Керенскому, что Корнилов требует передать ему всю полноту власти. После этого Керенский объявил членам Временного правительства о «заговоре» Корнилова и потребовал для себя исключительных полномочий¹¹⁵. По мнению В. П. Булдакова, соглашение с Корниловым для Керенского было чревато оттеснением на второй план, чего он допустить не хотел. Для подавления выступления Корнилова Керенский пошел на сотрудничество с Советами и представителями левых партий. В итоге поражение Корнилова было вызвано как конфликтом внутри власти — противоречиями между Корниловым и Керенским, так и тем, что корниловские войска были распропагандированы и отказались подчиняться приказам командиров. Кроме того, В. П. Булдаков считает, что неудача Корнилова была еще и в том, что он «не был готов к настоящему перевороту»¹¹⁶.